— Ты валишь нормативы! Вглухую! Я уволю тебя раньше, чем ты уйдешь на свое блатное местечко!
Через пару минут Оксана выбегает в слезах. За ней выходит довольный Шкловский:
— Что смотришь, стажер? Жалко ее?
— Жалко.
— А не жалей. Вкалывает она, видите ли, без сна и отдыха! Месяц, блядь, жопой крутила! Туда же — в налоговики!
Еще злой Шкловский отправляет меня и опера Женю на допрос пушера — распространителя наркотиков. Быть конвойными на допросе — очень неприятно, и Шкловский это знает.
Недалеко от допросной тусит компашка — двое парней и девушки. Пьют пиво и коктейли, слушают музыку с мобильных телефонов.
— Понятые наши постоянные, — поясняет опер Женя.
Постоянные понятые — это те, кто попался на каких-то мелочах. Есть еще добровольцы-фанатики, но их немного. К нам вразвалочку подходит пьяный парень. Заглядывает в глаза.
— Я ведь с ним знаком был, с пушером. Дружили. А потом он сел на наркотики, ссучился. По неправильному пути пошел, понимаешь? Друзей забыл. А сегодня прихожу в отделение — его уже взяли. Он меня видел, когда его опера работали. Он думает, я стукач.
— Так ты и есть стукач, — лениво бросает Женя. — Ты ж нам его и сдал.
— А че я мог сделать? Че я мог сделать? Он друг мне был. Все вы! Вы…
— Иди отсюда. Ну! Стукач уходит.
Сменяем прежних конвойных, занимаем места перед дверью. Там уже идет допрос.
Пушер — парень лет 30 с осоловелыми глазами. Руки закованы в наручники, и «злодей» пытается растереть запястья. Звенят. Пальцы длинные и тонкие — в свежих ссадинах. Рядом сидит дознаватель — маленькая брюнеточка с баночкой «Редбулла» и немолодой усталый адвокат. Адвокат бесплатный, приглашен по заявке отделения.
— Давление на меня оказывали. Моральное, — тихо говорит «злодей». — Оперативники сами показания написали. Сказали: «Подпишешь — отпустим под подписку о невыезде».
— Грубое нарушение, — комментирует адвокат.
— Да чего вы его защищаете, — улыбается следователь. — Ясно же уже все: за подписку о невыезде невиновный ничего не подпишет.
— У вас не подпишешь, — зеркально улыбается адвокат.
— Ну, я б не подписала, например. — И обращаясь к задержанному: — Оперативники что хочешь тебе могут говорить. Все суд решает. Да и потом, с чего ты взял, что это были оперативники. Ты их фамилии знаешь?
— А в декабре оперативников с Центрального посадили, кстати. Обманом выманивали показания, — задумчиво говорит адвокат.
— А в январе Маркелова убили, — парирует следователь. — Работаем или пиздим?
— Я не могу говорить, — вдруг выдыхает «злодей».
— Отказываемся, значит?
— Нет. Дайте воды.
Пол-литровую бутылку «Бонаквы» выпивает залпом. Просит еще.
— Ты сколько не пил? — спрашивает адвокат. Оказывается, «злодей» не пил, не ел, не ходил в туалет с тех пор, как его привезли в отделение — с 2 часов дня.
— Вы охуели? — интересуется адвокат спокойно. — А если у него лопнет что-нибудь?
Конвоируем злодея в туалет. Набираем еще воды в бутылку. У меня в кармане — печенье, даю «злодею» на обратной дороге. Жадно съедает, облизывает ладони. Женя шокирован:
— Стажер, ты ебнулась?
Вызываем понятых — в этот раз они играют роль свидетелей — на очную ставку. Дознаватель ругается — оба показания списаны слово в слово. Переправляет.
Понятые прячут глаза и на вопросы отвечают долго. Показания не сходятся.
Адвокат оживляется:
— Ты видел, как совершалась контрольная закупка? Глазами своими видел?
— Нет, — тихо говорит понятой. — Не видел.
— Он не видел!
— Чего-чего? — переспрашивает дознаватель и смотрит в упор на своего постоянного понятого.
Тот мямлит что-то невразумительное.
— Он не видел. Он сказал, что не видел.
— Да видел он все. Устали мы просто все уже. (Зачитывает показания, сделанные как под копирку.) Подтверждаешь?
— Подтверждаю.
Конвоируем «злодея» обратно в обезьянник.
В дежурке подгоняют отчетность за день — отсылать в округ, дописываются протоколы.
— Сань, дай мне понятых, — просит второй дежурный — Дима.
Из записной книжки имена-фамилии-адреса людей переписываются в бланки досмотра места происшествия. На суде эти мертвые души подтвердят версию следствия.
— А родственники у этого нарика есть?
— Мать, вроде.
— Допросили уже его? Тогда позвони.
Звонит. «Ваш сын у нас. Задержан. Можете подойти, только быстро — его уже увозят скоро».
Тут же начинает оформлять бумагу: «В связи с отсутствием родственников в Москве обеспечить задержанного сменой белья и одеждой по сезону не представляется возможным».