Рикша медленно передвигал ноги.
Мокрые лохмотья плотно прилипли к его усталым костям. Распухшие от глины войлочные подошвы с трудом отрывались от клейкой почвы.
Старик выбился из сил. Он с удовольствием опустил бы оглобли или только постоял на месте. Но улица была пуста; ничто не препятствовало движению.
Старое сердце сжималось и замирало, продолжая тихо стучать впереди катящейся колясочки.
Веспе нужно было попасть в отдаленную часть Нантао, на улицу «Сыновнего почтения», выходящую на самый берег реки. Там, по соседству с пакгаузами и береговыми конторами, помещались владения Тун-Фа, старого чиновника и плута, оказывавшего неоценимые услуги в самых рискованных авантюрных делах.
У ворот двухэтажного грязного дома, спрятанного за глиняной оградой, задохнувшийся рикша опустил оглобли.
Жалко дергающийся рот ловил ускользающий воздух. Ноги дрожали.
Сойдя с коляски, Веспа вошел во двор.
Сейчас же за воротами возвышалась гора пестрых китайских гробов.
Тяжелые колоды сияли красным и желтым лаком, поросшим золотыми цветами и усеянным серебряными бабочками. Гробы были светлой половиной жизни Тун-Фа, председателя «Общества даровых гробов», снабжавшего бесплатными гробами всех нищих и безродных бродяг, окончивших земной путь без средств на покупку достойного посмертного убежища.
За сложенными гробами начиналось облупившееся здание гостиницы «Ста тысяч благоуханий».
Трудно было исчислить количество запахов, струившихся из открытых дверей этого оригинального вертепа, – но, во всяком случае, неиспорченного воздуха оставалось вокруг очень мало.
Дальше под навесом помещались харчевни.
Щедрое чесночное благовоние, смешиваясь с чадом бобового масла, образовывало нестерпимый букет.
Огромные цилиндрические чайники из посеребренной меди оглушали свистками. Выстроившиеся у входа корчаги с рисовой и гаоляновой водкой гордо выпячивали коричневые животы, украшенные лентами новогодних изречений.
Фантастические фонари раскачивались на бамбуковых шестах, как отрубленные головы.
Веспа окликнул возившегося у чайника китайца.
– Чжангуйда ю?[18] – спросил он по-китайски.
– Чжангуйда чифан![19] – радостно осклабился китаец и повел гостя внутрь дома.
Веспа нашел Тун-Фа в полутемной зале за обширным столом, вокруг которого кипело новогоднее пиршество.
Два десятка ртов наполняли комнату дружным и громким чавканьем. Некоторые гости оглушительно рыгали, давая знать гостеприимному хозяину, что они не в состоянии предаваться дальнейшему обжорству. Чайники с горячим пивом и подогретым ханшином, опустошаясь на лету, стремительно уносились обратно, чтобы появиться с новой порцией дымящегося пойла.
Неожиданное появление иностранца не нарушило ритуала торжественной церемонии. Собравшиеся у Тун-Фа гости принадлежали к благовоспитанному классу, умевшему скрывать любопытство под маской невозмутимейшего спокойствия. Кроме того, общественное положение хозяина позволяло ему иметь самые рискованные знакомства, не вызывая удивления окружающих.
Тун-Фа занимал почетную должность «ди-бао», попечителя района, предоставляющую значительные права на подчиненной ему территории. В его распоряжении находились несколько «макуй»[20], на обязанности которых лежал надзор за неблагонадежным элементом околотка.
Как всякий воспитанный в старых традициях китаец, Тун-Фа умело пользовался привилегированным положением, ловко совмещая служение обществу с обслуживанием собственного кармана.
Он не успокоился на лаврах простого чиновника. Первым делом он расширил принадлежавшую ему захудалую ночлежку для игроков, воров и курильщиков опиума до пышных размеров первоклассной гостиницы. Затем, добившись почетного звания председателя, он открыл фабрику гробов, назначив директором своего двоюродного брата.
За короткое время Тун-Фа ухитрился стать пайщиком большинства доходных предприятий района.
Он участвовал в прибылях двух публичных домов и получал негласную ренту со всех игорных притонов и опиекурилен.
Он не брезговал никаким темным делом, если оно сулило приличную прибыль.
Оппозиционно настроенная часть населения дала ему кличку «Резиновая совесть». В глазах зажиточного класса Тун-Фа являлся человеком, заслуживающим всяческого уважения и подражания.
Встретив Веспу церемонным поклоном, Тун-Фа пригласил его сесть за стол.
Веспа опустился на деревянный табурет, подставленный ловким слугой, и начал вылавливать палочками плавающих в сое морских червей, запивая их нежно хрустящее мясо горячим, густым, как патока, пивом.
Тун-Фа отлично понимал, что иностранец явился к нему по экстренному делу, обещавшему, вероятно, немалые барыши. Но присутствие гостей обязывало его к равнодушной вежливости, являющейся со времен Конфуция основной добродетелью китайца.
Большинство гостей перешло на десерт, с восхищением обсасывая крылья засахаренных стрекоз, посыпанные имбирной пудрой.
Веспа ел утиные яйца, сгнившие в земле до зеленовато-желтой, янтарной прозрачности. Эти яйца, отдававшие болотной тиной, словно сделанные из студня, образовавшегося в результате полугодового гниения, являлись бесспорным шедевром китайской гастрономии.
Некоторые из гостей развлекались чесанием спин, просовывая сзади за воротник длинные костяные вилки, снабженные на конце птичьими когтями.
Наконец, обед был кончен. Все встали из-за стола. На маленьких столиках застучали костяшки «мажонга». Появились карты.
Засучив рукава праздничных халатов, гости приступили к игре. Веспа подошел к Тун-Фа.
– Есть дело, – тихо шепнул он.
Тун-Фа понимающе улыбнулся.
– Если мои драгоценные гости, – сказал он громко, – разрешат мне покинуть на время сладкий воздух, которым они дышат, я покажу вам мои новые постройки.
Гости вежливыми поклонами дали разрешение.
Тун-Фа и Веспа вышли в коридор и уединились в маленькой темной комнате.
Тун-Фа зажег стеклянную лампочку.
– Я дам тебе хорошо заработать, – сказал Веспа.
– Сейчас грех работать, – ответил Тун-Фа. – Праздник. А какое дело?
Веспа выразительно поднял вверх большой палец.
– Первый сорт. Ты получишь пять тысяч долларов.
Глаза Тун-Фа заблестели.
– Хорошо, я согласен.
– Мне нужно тысячу кули.
Тун-Фа подозрительно взглянул на собеседника.
– В Шанхае можно найти сто тысяч кули. За это никто не платит… Зачем шутить?
Лицо Веспы было серьезно.
– Слушай, Тун. Через неделю я хочу погрузить на пароход тысячу здоровых парней. Я повезу их на острова.
– А-а… – протянул Тун-Фа.
– Мне нужно иметь контракты, заверенные китайскими властями. Эти контракты должен заверить ты. Понимаешь?
Тун-Фа начал соображать.
– Мы должны посадить людей ночью, чтобы никто не знал. Для китайской таможни ты составишь другие бумаги.
– Трудно, очень трудно! – вздохнул Тун-Фа.
– За это я и плачу тебе деньги.
– Надо подумать…
– Думать некогда. Берись задело и получай семь тысяч. Тун-Фа, закрыв глаза, начал высчитывать.
– Семь тысяч мало, – заявил он, кончив вычисления. – Много надо отдать другим людям.
– Хорошо, – сказал Веспа, – ты получишь десять, больше ни одного цента.
Они ударили по рукам.
– Когда будет готово, я пришлю сказать, – шепнул Тун-Фа, пряча в карман пачку долларов.
Веспа спустился по лестнице во двор. Закипевшие чайники свистели, поднимая тревогу. За воротами терпеливо ждал промокший старик, задремавший на подножке коляски.
Веспа толкнул его ногой в бок. Рикша вскочил, виновато осклабясь.
Дождя не было, но воздух был густо пропитан сырым туманом. Веспа взобрался на сиденье. Старик впрягся в оглобли, и его войлочные подошвы снова зашлепали по липкой глине.