Нансен не поехал. Кто мог бы осмелиться заподозрить в нерешительности его, видевшего так близко перед собою смерть — и не мгновениями, а месяцами? Привычный к научному и практическому методу мышления, он, вероятно, сказал себе: «Я и без путешествия в центр этой несчастной страны знаю о её положении. Несколько сотен безумных, но хитрых негодяев кровавыми путами опутали загнанный, усталый, голодный, больной многомиллионный народ. Всей реальной правды эти негодяи мне не скажут и не позволят её увидеть. А народ не сможет этого сделать и не посмеет. Одного меня ни на минуту не оставят. Не хочу же я быть в положении водевильного дурака, водимого за нос».
И не поехал.
Но Уэллс поехал. Для этой поездки у него уже был в голове готовый, изображённый им самим «каворит» — утопическое представление о благах, сопряжённых с первым мировым опытом великой коммунистической республики. Иными словами, абсурдное основание будущему роману для клерков уже было заложено.
Военнопленные были не только в России, но томились в лагерях практически повсюду по берегам Чёрного моря. Там, в Греции, после окончания Первой мировой войны было около 10 000 болгарских военнопленных, которых греческое правительство использовало в качестве бесплатной рабочей силы. Только под давлением Нансена эти несчастные были отправлены домой.
Практически такое же положение сложилось с 15 000 болгарских военнопленных в Югославии, которых соглашались «вернуть» на родину только в обмен на определённое количества угля. И снова пришлось вмешаться Нансену.
Тысяча турок была отпущена из Греции домой — но по пути вновь захвачена греческим же военным кораблём — вновь уладить дело смог великий норвежец.
Таким примерам несть числа. Позже Нансен скажет:
«Никогда ранее в жизни я не сталкивался с подобными проявлениями жестокости и страданий. Но все эти ужасы — не что иное, как неизбежные последствия войны, которая в 1914 году перевернула всю жизнь с ног на голову».
В Россию Нансен, вопреки крикам русской эмиграции, тоже приехал — и 6 июля 1920 года присутствовал на первом заседании Петроградского Совета. Горький произнёс на нём речь в честь почётного гостя:
«Вы являетесь сосредоточием той мировой энергии, которая притягивает сюда всё лучшее со стороны мира.
Весьма отрадно, что такие замечательные люди, как Фритьоф Нансен, люди высокой энергии, притягиваются к нам. У таких людей, как Нансен, есть чему поучиться. Их пример и их энергия — лучшее и большее, что есть в человеке. И мы должны горячо приветствовать такого человека, как Фритьоф Нансен».
Из Петрограда Фритьоф едет в Москву, где договаривается с Советским правительством о том, что каждую неделю к западной границе будет прибывать очередной эшелон с продуктами и лекарствами, а обратно в Европу он будет уходить заполненным военнопленными.
Из Москвы Нансен выехал в Европу, где принял участие в ряде заседаний, посвящённых вопросу возврата военнопленных. По возвращении домой он написал тёплое письмо Горькому, в котором, в частности, говорил:
«…С тех пор как мы расстались, я много думаю о Вас и обо всём, что Вы мне рассказали, и, признаюсь, очень за Вас беспокоюсь, так как при нашей встрече Вы выглядели неважно. Я считаю, что Вам совершенно необходимо изменить обстановку и питание и поэтому Вы должны на время покинуть Россию. Мне кажется, что Вам, например, было бы очень полезно пожить некоторое время в Норвегии или где-нибудь на юге, если Вы это предпочитаете. Петроградский климат Вам в настоящее время вреден. У вас слишком слабое здоровье для того, чтобы выдержать его, и оставаться в Петрограде на следующую зиму Вам было бы просто опасно.
Я это очень ощущаю, и Вы, конечно, должны понимать, что Ваша жизнь слишком драгоценна для всего мира, так же как и для Вашей родины, чтобы непростительно пренебрегать всем необходимым для укрепления Вашего здоровья.
…Если я чем-либо могу помочь в организации Вашей поездки, сообщите, пожалуйста. Посылаю Вам пока, как обещал, несколько книг. Книги Ханса Кинка — нелёгкое чтение, но он весьма талантлив и, как мне кажется, является первым нашим писателем в настоящее время.
С глубоким уважением к Вам, дорогой Горький, и, поверьте, с самыми лучшими пожеланиями, искренне Ваш
Горький отвечал:
«Дорогой Фритьоф Нансен! Я очень тронут Вашим письмом и сердечно благодарю Вас за приглашение приехать в Норвегию, литературу и людей которой я давно искренно люблю. Вероятно, я воспользуюсь приглашением Вашим в декабре или январе. Я действительно устал и был бы рад несколько отдохнуть, работая над книгой, которую мне хочется писать.