К вечеру я зашел в кабинет к Эшколу и вежливо спросил:
— Может, вам помочь в чем-нибудь?
Эшкол, изнывая от изнеможения, уставился на меня усталым и сердитым взглядом.
— Что значит «в чем-нибудь»? А что будет со всеми бумагами, которые мне тут нагромоздили сегодня?
— Какие бумаги?
— Какие бумаги? Ну, возьми хотя бы проект Гарцфельда о создании кибуцев в Негеве…
— А что это за проект?
— Но ведь он сидел здесь часа два, излагая его! Почему ты не вошел и не послушал?
— Я не вошел, потому что меня не позвали.
— Что же ты теперь хочешь? — спросил Эшкол. — Чтобы я снова повторил тебе все то, что мне наговорили за день? Да ведь для этого мне потребуется еще один день! А я занят, мне некогда, и я должен бежать.
На следующий день все повторилось в точности так же, как и в предыдущий. Эшкол изнемогал от наплыва посетителей, а я сидел, скучал и бездельничал.
Вечером, когда Эшкол попытался объяснить мне то да се, выяснилось, что я совершенно незнаком с его «клиентами». Мне снова и снова пришлось переспрашивать, кто такой тот, и кто этот.
— Что же теперь? — спросил Эшкол. — Не начинать же мне рассказывать тебе «на одной ноге» биографии людей второй и третьей алии?
На третий день я вошел к Эшколу и сказал:
— Продолжать дальше в таком духе не имеет никакого смысла. Это же чистое тунеядство. Никакой пользы я вам не приношу. Я здесь просто лишний. Поэтому я предлагаю, чтобы с завтрашнего дня я сидел тоже в вашем кабинете с вашими клиентами с утра до вечера. Только так мне, может быть, удастся разобраться во всем и помочь вам.
Эшкол с удовольствием согласился, и с этого дня началось наше тесное сотрудничество, длившееся годы. С каждым днем наша работа переплеталась все теснее, пока сплелась в единое целое. Прошло всего несколько недель, и я уже разбирался во всех «тонкостях» нашей работы. Правда, сначала мое присутствие в кабинете казалось странным как самому Эшколу, так и его посетителям, но постепенно они к этому привыкли.
Помимо приема множества посетителей, мы были завалены еще письмами. Я старался ответить на каждое письмо, разобраться в нем. Я часами сидел над этими письмами и над ответами. Часть ответов я подписывал сам, часть отдавал на подпись Эшколу.
В один прекрасный день Эшкол говорит мне:
— Я вижу, что ты из последних сил бьешься над этими письмами: ты отвечаешь каждому Хаимовичу и Рабиновичу. Хочешь, я подскажу тебе, как упростить это дело и как сэкономить время и почтовые марки. В продолжение одного месяца ты к почте не притрагивайся. Возьми всю почту без исключения, хотя бы на конвертах и значилось «лично», «срочно», «экспресс», «сверхсрочно», «в собственные руки», и сложи все в один большой ящик своего стола, не вскрывая ни одного письма. В продолжение месяца мы будем, конечно, заниматься своими обычными делами: принимать людей, разъезжать по стране и делать много важных дел. Когда месяц закончится, вскрой все накопившиеся письма, и ты увидишь тогда, что всю переписку можно разделить на две категории: письма, которые содержат важные и срочные дела, и письма от чудаков, которым просто делать нечего. Тогда-то ты и убедишься, что дела, о которых говорится в письмах первой категории, так или иначе уже устроены или находятся в стадии срочного решения, ибо таково уж свойство важных дел, что они доходят до нас десятками различных путей: при личных встречах, — а ты ведь никому не отказываешь в личной беседе, на заседаниях, из печати и так далее. Заниматься же письмами второй категории — напрасная трата времени. В итоге получается: зачем вообще отвечать на письма?
И тут же с улыбкой добавил:
— Я, конечно, не возражаю, чтобы ты отвечал на каждое письмо, но, ради Бога, не трать ты на них все время, которого у тебя так мало. Ведь мне же не повезло с тобой: ты не холостяк и не сирота! У тебя обязанности перед семьей!
Глава 4. «КАБУЗЫ»
В первый год моей работы — 1949-ый, а также в последующие годы, маленький Израиль с его небольшим населением прямо захлестнули волны небывалой дотоле иммиграции. Нельзя сказать, что мы были подготовлены принять сотни тысяч наших братьев с Запада и с Востока. В те годы из Восточной Европы приехали десятки тысяч чудом спасшихся жертв войны, людей, разбитых физически и нравственно; по воздуху на волшебном ковре-самолете прибыли тысячи наших братьев из Йемена со своими семьями; покинули Болгарию искони жившие там евреи; приехали евреи Греции и Югославии; тронулись с места евреи Вавилона (нынешнего Ирака), Ливии и Марокко.
Четко действующего аппарата для устройства иммигрантов в нашем распоряжении не было. Вся работа по приему евреев, их трудоустройству и обеспечению жильем проводилась при непрерывной импровизации и все растущем напряжении. Чтобы выстоять, мы позарез нуждались в любом добром совете, в малейшей капле помощи.