Одиночка, подобрав с земли нож, начал оббегать Ронэмила кругом всё с большей скоростью, такой, что в конце концов копьеносец не успел защитить спину от удара клинком по самую рукоять. Броня снесла основную мощь удара, но боль в спине почувствовалась неимоверная. Одноглазый с неугасаемой яростью развернулся и ударил навершием копья по челюсти противника, откинув его назад. Конечно же тот упал в грязь и был теперь безоружен. Ронэмил со злостью вытащил из-за спины нож и отбросил подальше – теперь боль его уже не волновала, только противник и победа. В его глазу разгорелся неподдельный азарт и жестокость, но он не ожидал, что его соперник так легко встанет и швырнёт ему прямо в голову нехилый камень.
След явно останется, удар пришёлся на щёку и это его отвлекло. Он не успел сообразить, что держит копьё лишь одной рукой, другой же инстинктивно закрывает рану на лице – этим и воспользовался его противник. Он нанёс мстительный удар ногой в руку с копьём, а когда оно упало на землю, он пнул оружие подальше, чтобы оно никак не помогало одноглазому.
Теперь начался ближний бой. Ронэмил еле-еле пришёл в себя и сообразил, что к чему, выставляя блоки руками в то время, когда его противник не переставая наносил прямые удары в корпус и голову. Защищаясь руками, последний воин деревни искал ходы, как бы пробить его блок, особенно если ни один удар его не берёт. Он понял, что нужно сменить стратегию, перестать вовсе наносить удары и самому принять защитную стойку, чтобы улучить момент и контратаковать в уязвимое место. Резко отойдя назад на несколько шагов, он ждал дальнейших действий противника, уперев обе руки в бока.
Ронэмил чувствовал, что проигрывает какой-то деревенщине без оружия вовсе. Также он понимал, что на него устремлены выжидающие взгляды. Он побежал на противника, попытался самым сильным и быстрым ударом с размаху нанести удар в голову, но тот прогнулся назад, молниеносно развернулся и с силой ударил ступнёй Ронэмила по ноге. Он не выдержал и упал снова в грязь, но встал быстрее, чем ранее, блокировал несколько скоростных ударов в голову, сам начал наносить размашистые.
Они сопели и кряхтели, оба почти что выбились из сил, но сдаваться никто из них не желал из принципа. Воин этой деревни не хотел опозориться перед дочерью; его брал гнев и подпитывала ненависть к этим варварам. Ронэмил уж точно не мог проиграть хотя бы потому, что он по призванию боец, это то, что ему подходит, то, что ему нравится и приносит удовольствие. Также он не хотел посрамить свою честь перед своей ротой наёмников, солдат, в особенности перед Отамиром и Вельмолом, которые наблюдали за ним поодаль.
Они вновь столкнулись и начали бороться в грязи. Тот или иной бил по торсу, Ронэмил старался попасть кулаком в лицо, но его противник уклонялся головой и удары одноглазого попадали в основном прямиком в лужу или грязь. Каждый пойманный ненароком удар Ронэмилом отзывался почти такой же болью у его возрастного друга. И всё же одноглазому удалось улучить момент и хорошенько ударить противника лбом в нос.
– Добей же ты его наконец! – прокричал пискляво Отамир, который начал волноваться из-за проигрыша своего лучшего воина.
– Прощай, герой хренов... – тихо процедил Ронэмил на его языке. Он выхватил из-за пояса кинжал, перехватил обеими руками, чтобы нанести решающий удар в торс. Одной ногой он прижал того плотно к земле и улыбался своему триумфу, который был скорее неравным боем.
Лежащий тоже ответил на его языке:
– Будь у меня оружие получше, я уже молчу о броне, от тебя и следа не осталось, гадина.
Для этого воина с деревни смерть была бы почти что достойным концом, но, всё только начиналось.
Ронэмил победоносно прорычал:
– Я победил, а ты... – он метил точно в сердце и уже было замахнулся, но внезапный крик подействовал на него как самый оглушающий гром молнии.
– Н-е-ет! Остановись! – прокричал человек в белой мантии на всю деревушку так, что у Ронэмила заложило в ушах. Этому голосу, редко встречающемуся, невозможно было противиться.
Лицо наблюдателя полностью скрывал капюшон, и он тоже, как и Отамир, был на лошади и всё это время держался вблизи него, переговариваясь и обсуждая творящееся. Он, как и капитан, не участвовал в бою, а только пристально наблюдал, выискивая среди простого люда редкий экземпляр.
Их орден также занимался тем, что посылал на каждую подобную вылазку по одному из своих проверенных временем наблюдателей, который в свою очередь искали подходящих иноземных воинов – только лучших и отчаянных, вовсе непохожих на простых солдат. Тех, кто никогда и несмотря ни на что не сдаётся.
Ронэмил злостно ругнулся, посмотрел на вдовца с презрением и нехотя отошёл от него к Вельмолу, чтобы выплеснуть своё недовольство по поводу неоконченного боя.
– Я бы предложил вам, капитан Отамир, не убивать настолько могущественного воина... по сравнению со всей этой шпаной. – звучно, проникновенно произнёс человек в белой мантии. – Возьмём его в плен, а дальше уже мы разберёмся. Стоит только его слегка подучить нашему военному ремеслу, дисциплине и покорности – и он будет одним из лучших, вот увидите. Такой поступок, несомненно, по достоинству оценит император Мистамин. Просто отдайте должный приказ своим людям. – проговорил наблюдатель более тише, подъехав на своей белой лошади вплотную к капитану.
– Но... – только и успел ответить тот, как настороженно-враждебный взгляд впился в него.
– Вы не вправе ослушаться.
Вельмолу было интересно: почему бой прекратили. Он силился незаметно подойти ещё как можно поближе, дабы понять всё, что собственно происходит и как именно эти двое видят данную ситуацию.
Голос человека в белой мантии был тих, чуточку картав, но звучал очень уж уверенно. Отамир обратился к нему с уважением по званию и даже с частичкой боязни в голосе, он объяснил, что: «Этот иноземец перебил слишком много моих воинов, и те явно не желают оставлять его в живых. Они требуют возмездия за падших товарищей».
Чернобородый видел и слышал напористость наблюдателя. Тот точно не желал упускать такого человека, и уж тем более он не хотел, чтобы с ним расправилась толпа жаждущих крови.
Некоторые из солдат и наёмников действительно еле сдерживались, чтобы не напасть на последнего пойманного воина. Время истекало, и человек в белой мантии это понимал. Ему необходимо было скорейшим путём воздействовать на капитана Отамира и изменить его решение на своё. Он мельком пробежался по лицу капитана, прокрутил в голове всё то, что он говорил за весь путь по этим землям, и понял, что понижение в звании воздействует на него должным образом.
– Вы ведь не желаете опуститься на чин ниже? Думаете что мы на то неспособны, капитан?
Наступило молчание обоих, и долгие взгляды. Наконец всё это надоело новичку наблюдателю, и он решил добить его:
– Немедленно соглашайся, толстяк, солги всё что угодно, но чтобы они не тронули этого человека. Понизим – так и знай.
Это прозвучало для Отамира как удар. Его не задело то, что он тучен в теле, нет, именно это звание было его опорой в жизни и тем, что поддерживало его как финансово, так и морально. Жена его уважала, дети по-настоящему им гордились, онт-офицеры и тал-лейтенанты тоже поддерживали его, но внутренне желали возвыситься до такого же звания, и он это знал. Конечно же у него не было выбора, кроме как немедленно согласиться. Упасть на чин ниже означало бы посрамление перед всеми, буквально всеми. Он бы подвёл своего старшего брата, состоявшего в горбриевском парламенте, который неотрывно следил за его действиями, словно за своим сыном, ожидая от него только успех.
Отамир, жадно вдохнув воздуха, громогласно проговорил всей ораве солдат и наёмникам командным голосом:
– Берём этого негодяя с собой! Пусть над ним поработают самые умелые мучители. Это будет лучше, чем скоротечное убийство! – многие его поддержали и согласились с этим высказыванием.