Выскочили во двор — бегом на зарядку. Потом — строем в столовую на завтрак. Честно должен признаться, что и потом из всех часов внутреннего уставного распорядка, определяющего, когда и чем мы должны были заниматься, все же самыми приятными были те, что отводились на завтрак, обед и ужин.
Но главным, конечно, была учеба.
Первый месяц занятия проводились в казарме или за городом, но, конечно, не на границе. Ее мы пока не видели. Знали только, что Перемышль разделяется рекой Сан на две части — восточную и западную. Западная часть называлась Засанье. Сан был границей. И эта пограничная линия проходила как раз посередине реки. Не воображаемая, а действительная линия была, как нам говорили, прочерчена краской лишь посередине большого железнодорожного моста через Сан. По этому мосту ходили товарные поезда. Торговали с Германией честь по чести, как и следовало странам, подписавшим договор о дружбе.
Из письма домой 5 декабря 1940 года.
«Учеба у меня идет хорошо. Все время держу первое место по взводу. Балл общий — 4,8, как видите — неплохой. На днях у нас будут экзамены, затем дней через десять — двенадцать поедем на границу и приступим к своим непосредственным обязанностям — задерживать или «хлопать» нарушителей, бандитов, шпионов и других гадов. В общем, будет так, как пишут в книгах и газетах о пограничниках. Сами судить будем, выносить приговор и приводить его в исполнение…»
В город нас не пускали: «Зеленые еще, рано!» — говорил наш командир отделения.
— Ну и что? У нас петлицы зеленые, а у вас — фуражка…
— Вот то-то и оно, что у вас пока только петлички. Вот когда фуражки выдадут, тогда — порядок…
— А когда дадут-то?
— Ну не на зиму же! Сами понятие должны иметь! Такие разговоры ничего особенно не проясняли.
А вот зеленые фуражки действительно были нашей заветной мечтой. С какой завистью смотрели мы на командиров! Причем командиры, видимо, перешивали их на свой манер. И форма тульи не совсем соответствовала стандарту, да и козырек не горбился перед носом, а лихо торчал лопаточкой. Это явно был элемент самодеятельности, но, по всей вероятности, допустимой. К зиме стало заметно, что и командирские буденовки отличаются от наших. Особенно у нашего командира взвода лейтенанта Носикова. А как артистично он вскидывал руку к козырьку, показывая нам, как надо отдавать честь. Или как ловко в его руках играла винтовка с поблескивающим штыком, когда он громко и четко командовал сам себе: «На пле-чо! Раз-два!», «На ру-ку! Раз-два!», «К но-ге!» Это называлось делать «ружприемы». Но эта же винтовка с примкнутым штыком становилась жестокой, когда на занятиях по боевой подготовке глаза лейтенанта Носикова приобретали стальной блеск, губы сжимались в ниточку и, казалось, даже голос становился совсем чужим. «Длинным — коли!», «Коротким — коли!» — с каким остервенением он пропарывал штыком набитый соломой мешок, изображавший туловище ненавистного врага!
Особенно любил наш лейтенант бегать. И прививал эту любовь нам. Бегали мы в полном боевом облачении: в сапогах, шинели, с винтовкой, противогазом, двумя подсумками с патронами и двумя гранатами.
Как-то шагаем строем на стрельбище, располагавшееся за городом. Лейтенант наш идет чуть в стороне, приотстав на несколько шагов.
— Подтянись! Не растягивайся! Направляющий, короче шаг!
А минут через пять:
— Ну что тянетесь как от тещи с блинов? Направляющий, шире шаг! Раз-два, левой. Раз-два, левой… Взвод… газы!!!
Команда совершенно неожиданная. Услышав ее, надлежит как можно быстрей надеть противогаз. Вот тут-то и вспомнилась мне школьная тренировка в группе самозащиты. Едва успел зажать винтовку между колен, выхватить из противогазной сумки маску и, чуть приподняв шлем-буденовку, натянуть на лицо, не очень соображая, где нос и где очки, как тут же раздался голос нашего командира:
— Взвод, бегом ма-рш!
Да, это была крепкая проба сил. Не все выдерживали такую нагрузку и буквально через 200–300 метров срывали с головы маску, бледные, взмокшие, еле-еле переводя дыхание…
С великой благодарностью вспоминал я в такие минуты нашего школьного военрука — Палькевича. В то, теперь далекое, довоенное время в школах организовывались так называемые группы самозащиты. Их «бойцами» были учащиеся старших классов. В этих группах были звенья связистов, санитаров, противовоздушной и противохимической защиты. Палькевич организовал такие группы в нашей опытно-показательной школе имени Радищева. Мы тренировались по сигналу «Тревога» быстро собираться в подвале школы, разбирать и надевать положенное обмундирование. Я, как боец звена ПВО и ПВХО, «владел» противоипритным костюмом — здоровым желтым комбинезоном из толстой, чем-то пропитанной ткани с сапогами и капюшоном и, конечно, непременным атрибутом тех лет — противогазом. Соревнование на скорость облачения во все это было, по всей вероятности, одной из главных задач. Неважно, что при этом у кого-нибудь «нос» противогазной маски после громкой команды «Газы!» оказывался где-то возле уха, важно, что маска на голову надевалась в считанные секунды.