Кире было четыре года, и она понятия не имела, кто я такая.
Чувство вины пронзило меня, когда я представила, как она будет расти без матери. Несмотря на то, как глубоко меня это мучило, я всем сердцем понимала, что это был лучший вариант для нее.
Та Хэдли, что была четыре года назад, не имела права воспитывать детей. Эта женщина была лишь тенью той восьмилетней девочки, которая потеряла свою невинность в разгар кровавой, душераздирающей трагедии. Выстрелы и крики все еще преследовали ее, хотя прошло уже более десяти лет. Ее демоны были непоколебимы, их когти так глубоко вцепились в ее душу, что казалось, от них невозможно избавиться. Терапия не помогала. Лекарства лишь снимали напряжение. Самоповреждение, ненависть к себе и саморазрушение стали образом жизни. Конечно, Хэдли могла бы оставить ребенка. Она могла бы попытаться стать хорошей матерью, но никогда не смогла бы простить себя, если бы в конце концов потерпела неудачу.
Не все было черно-белым. Часто самые правильные решения принимаются именно в серых зонах. И четыре года назад, в самый мрачный серый день, который только можно себе представить, отдать Киру в руки Кейвена было единственным выходом.
Но это было другое время.
Другое место.
Другой мир.
И другая жизнь.
Сейчас я была другим человеком.
После того как жизнь стала казаться мне чудовищной, я подумывала о том, чтобы покончить со всем этим. К счастью, взгляд зеленых глаз моей матери, судорожно пытавшейся понять, как сохранить мне жизнь, пока она делала предсмертный вздох, мелькнул на задворках моего разума, убеждая меня в необходимости последней попытки терапии.
И на этот раз она изменила мою жизнь.
Я объяснила своему врачу, что нахожусь в расцвете сил, как некоторые бы сказали, но большинство дней мне было трудно открыть глаза.
Мне казалось, что я иду по жизни, таща за собой два цементных булыжника, привязанных к лодыжкам, и полуприцеп, прикрепленный к груди. Как я собиралась прожить остаток жизни, если не могла даже подняться со своей кровати?
Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
— Если вы объективно посмотрите на жизнь в целом, то это сложный и невозможный процесс. Слишком много препятствий, чтобы один человек мог их преодолеть. Мир отстой. Людей осуждают, а не принимают. Ненависть распространяется гораздо легче, чем любовь. Власть и деньги ценятся больше, чем мораль. Неуверенность в себе скорее преследуется, чем подавляется.
Его напряженный взгляд не отрывался от моего, когда он спрашивал:
— Почему кто-то из нас хочет так жить?
У меня не было ответа, потому что я точно не хотела.
А потом он отложил папку, откинулся в кресле, скрестил ноги и спас мне жизнь.
— Потому что жизнь не проживается целиком. Нам не дается сто лет сразу. Время распределяется по одной очень удобной секунде за раз. Перестаньте смотреть на общую картину и найдите счастье в секундах.
Я всегда любила фотографировать — до и особенно после того, как потеряла родителей. Это было мое спасение. Но только в тот момент я поняла, почему.
Фотоаппарат мог запечатлеть миллион разных эмоций.
Но только одну за раз.
Одну секунду.
Один щелчок.
Одно воспоминание, навсегда застывшее во времени.
Когда я оглянулась на фотографию своих родителей, сделанную ровно за секунду до убийства отца, они были искренне счастливы.
Не было боли.
Не было ужаса.
Для нашей семьи, это была последняя секунда, когда нас не коснулось такое жестокое насилие и ошеломляющий страх.
И это было прекрасно.
Мои родители не прожили свою жизнь, дрожа от страха перед тем, что могло с ними случиться.
Они прожили свою жизнь ради таких моментов, как эта фотография.
И с того дня, держа фотоаппарат под рукой, секунда за секундой, я начала свою нелегкую борьбу за то, чтобы сделать то же самое. Прожить свою жизнь так, как жили мои родители. Так, как они хотели бы, чтобы жила я.
Это заняло много времени, гораздо больше, чем мне хотелось бы, но наконец я снова могла дышать без боли. Я снова могла найти тепло в солнечных лучах и смотреть на ночное небо, не желая, чтобы оно поглотило меня.
Впервые с тех пор, как я вернула себе контроль над своей жизнью, я больше не жила в серости.
Но я боялась, что Кира всегда будет там.
Я должна была позвонить. Я должна была обратиться в полицию. Кейвену сообщили бы, что меня арестовали, и у него было бы время подготовиться к моему возвращению.
Была большая вероятность, что он никогда не позволит мне увидеться с Кирой. И правильно. После всего, что произошло, я не могла винить его за это.