Я широко раскрыла руки, и она не думая бросилась в мои объятия.
— О, Боже мой, Рози. Я так горжусь тобой.
Она все еще продолжала обнимать меня за шею, когда спросила:
— Ты сможешь прийти, когда мне будут вручать награду?
У меня свело живот, когда я увидела Кейвена, стоящего на ступеньках перед домом и наблюдающего за нами с нечитаемым выражением лица. Он ни за что не позволил бы мне пойти на что-то подобное.
Наш прогресс еще не дошел до того, чтобы приглашать меня на детские мероприятия. Как бы мне ни хотелось туда пойти.
— О… эм, я не уверена. Возможно, мне придется работать в этот вечер…
Её улыбка пропала.
— Ну нет, я хочу, чтобы ты пришла.
— Я знаю. Я… — Боже, ее щенячьи глаза должны были меня доконать. — Посмотрим, хорошо?
Ее улыбка снова вернулась.
— Хорошо.
Когда она отстранилась, я почувствовала потерю.
Она сразу же подошла к моей сумке и начала рыться в ней.
— Что ты принесла сегодня?
Я встала.
— Ну, я принесла бумажные цветы, но это было до того, как я узнала, что буду работать с художником, удостоенным наград. Хочешь научить меня чему-нибудь сегодня?
Она хихикнула и, взяв меня за руку, повела к входной двери.
— Я могу научить тебя делать бомбочки для ванны. Мне подарили набор на день рождения, но папе не нравятся бомбочки для ванны.
Я улыбнулась Кейвену, когда мы подошли ближе.
— Как твой папа может не любить бомбочки для ванны?
Его губы выдали что-то на подобие улыбки.
— Потому что Рози без разрешения открыла набор бомбочек для ванны, который кто-то подарил на день рождения, одна в своей ванной и рассыпала порошок, из которого их делают, по всему полу. А потом, вместо того чтобы сказать мне, что она его рассыпала, она накрыла его своим ковром и заменила это дерьмо кинетическим песком. Она также не сказала мне, что это был кинетический песок, когда мы сделали бомбочки для ванны и попытались их использовать, в результате чего засорился слив в ее ванной на сумму шестьсот долларов.
— О, вау.
Он бросил взгляд на Розали, которая внезапно увлеклась своими туфлями.
— Так что, да. Можно с уверенностью сказать: Я не люблю бомбочки для ванны.
Я слегка потянула Розали за руку.
— Прости, малышка. В этом вопросе я на стороне твоего отца.
Она вздохнула и откинула голову назад, на ее лице было написано слово «предатель».
Мне пришлось приглушить смех, но Кейвен даже не пытался.
— Слышишь, малышка Рози. Хэдли согласна со мной.
Она хмуро посмотрела на отца.
— Когда у меня будет своя ферма и я буду делать бомбочки для ванн со
своими ламами, ты не будешь приглашен.
Он схватился за грудь.
— Ох, ты меня ранила.
Из моего горла вырвался смех, тепло и счастье разлились по всему телу. Мне нравилось наблюдать за ними. Нет ничего слаще — или, по совпадению, сексуальнее — чем папа со своей дочерью. Не то чтобы я все еще была одержима Кейвеном или что-то в этом роде.
Как и каждый день.
Каждый вечер.
И все промежуточные моменты.
Нет. С этим я покончила.
За исключением среды и субботы, когда я чувствовала его присутствие, словно кончики пальцев, скользящие по моему позвоночнику.
— Можно ли сделать много цветов? — спросила Розали, выведя меня из мечтаний о Кейвене.
— Конечно. Мы можем сделать целый букет.
Она взяла меня за руку и потащила мимо Кейвена, прямо к нашему обычному месту в конце обеденного стола. Я принялась за работу, разгружая все принадлежности и изо всех сил стараясь не обращать внимания на восемнадцатилетнюю боль в груди, из-за влечения к ее отцу.
Через час мы с Розали сделали не один букет цветов, а два. Кейвен не ошибся. Кофеин и сахар, которые дал ей Йен, в полную силу бежали по ее детским венам. Она была везде. То поднималась, то опускалась, чтобы перекусить или попить. Играла с двусторонними блестками на своей рубашке. Говорила со скоростью миллион миль в минуту. Если бы не тот факт, что время, проведенное с ней, и так было ограничено, я бы отказалась от цветов на этот вечер.
Но я боялась, что, Кейвен не позволит мне просто еще часок и поиграть с ней на заднем дворе, где она так отчаянно нуждалась в том, чтобы выплеснуть энергию.
Поэтому мы продолжали вырезать цветы из бумаги для кофейных фильтров. Точнее, в основном я продолжала их вырезать, а она в это время залезала на стул и слезала с него, то и дело поднимая и роняя маркеры.
— Хэдли, посмотри на меня, — пробормотала она, указывая на маркеры, которые торчали у нее изо рта, как бивни моржа.
— Ух ты! Я думала, что дети должны терять зубы, а не отращивать их, — я выдергивала их один за другим из ее рта. — Видишь? Я была права.