Я толкнул его в грудь, заставляя пересесть на ряд сидений впереди меня.
— Мы должны сесть, пока кто-нибудь не занял наши места.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не спишь с ней.
Несмотря на отрицательный ответ, она была слишком близка для этого разговора. Оглянувшись через плечо, я увидел, что Хэдли все еще улыбается и наблюдает, как класс Розали выходит из комнаты.
— Занимайся своими чертовыми делами.
Его челюсть стала твердой.
— Скажи мне это еще раз. Давай. Скажи, что твоя жизнь и эта маленькая девочка меня не касаются, потому что последние пятнадцать лет — это точно так.
Я подошел достаточно близко, чтобы никто не мог услышать наш разговор в быстро затихающей комнате.
— В чем твоя проблема?
Он рассмеялся без всякого юмора.
— Давай я задам тебе вопрос? Как все прошло, когда ты переспал с ней в прошлый раз?
— Ну, я потерял компьютер, но получил Розали, так что…
— Эй, Кейвен, — позвала Хэдли, и я повернулся к ней лицом точно так же, как это делала Розали, когда тайком брала печенье из кладовки.
— Да?
Она указала большим пальцем за плечо.
— Думаю, я встану сзади, чтобы лучше снять ее на сцене. Можешь присмотреть за моей сумкой с камерой?
— Конечно, — я забрал сумку из ее рук.
Она заправила рыжую прядь за ухо.
— Рада снова видеть тебя, Йен.
— Да. Фантастика, — пробормотал он.
Натянуто улыбнувшись, она поспешила прочь.
Поставив ее сумку на сиденье у прохода, я опустился на кресло рядом с ней. Йен последовал моему примеру с другой стороны.
— Ты хоть помнишь, что было с тобой в первые шесть месяцев, после того как она оставила Розали? Ты был в полном отчаянии, но сейчас ты готов забыть обо всем этом, только чтобы…
— Может, заткнешься? Я не сплю с ней, — ему не нужно знать о снах, вызванных инсультом. Лучший друг или нет, но я не обязан был сообщать ему об этом каждый раз, когда мой член становился твердым. — Я просто добрый. Тебе стоит попробовать. Нравится тебе это или нет, но она будет частью нашей жизнь. Поэтому перестань быть придурком и попробуй узнать ее получше.
— Если только она не уйдет.
— А если потом она захочет уйти, то, как и в первый раз, ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Но позволь мне сказать тебе вот что: Пока она остается версией Хэдли, той, которая держит себя в руках, той, которая любит нашу дочь, и той, которая действительно появляется и работает со мной, а не против меня, тогда, возможно, ее присутствие в жизни Розали не так уж и плохо. Видит Бог, я бы все отдал, чтобы иметь такую маму в детстве.
— О, хорошо. Мне позвонить Дагу и сказать, чтобы он подготовил документы на совместную опеку?
Повернувшись всем телом, я окинул его взглядом.
— Скажи еще хоть слово, Йен. Клянусь Богом, скажи еще хоть слово.
— О, мне еще многое нужно сказать. Но я вижу, как ты смотришь на нее, поэтому не думаю, что все это имеет значение.
— Ты… ревнуешь?
— Я волнуюсь, придурок. Я знаю тебя. С ее прошлым… — он огляделся по сторонам, прежде чем понизить голос до почти неслышимого уровня. — Когда она вернулась, ты был полон решимости держать ее подальше от Розали. Потом она сказала тебе, что была в торговом центре, а теперь два дня в неделю проводит у тебя дома. А если учесть, что она милая, красивая и хорошо ладит с Розали… Не нужно быть сверхразумом, чтобы понять, к чему это приведет.
Я ухмыльнулся.
— Она милая, красивая и хорошо ладит с Розали, да?
Он покачал головой и посмотрел вперед, где через сцену проходила очередь детей. С ее рыжими волосами в море коричневых и светлых моя девочка была легко узнаваема. Она нашла нас почти сразу и захихикала, помахав нам с Йеном обеими руками.
Мы взволнованно помахали в ответ, и улыбаясь Розали, он прошептал:
— Сделай мне одолжение и надень презерватив на этот раз. Следующий может оказаться похожим на тебя, и тогда нам придется продать его троллям.
Моя улыбка не сходила с лица, когда я ударил его локтем в грудь. Он хрюкнул, но больше ничего не сказал.
Я любил Йена как брата. И было совершенно справедливо, что он беспокоился обо мне. Черт, я тоже волновался за себя.
Я не понимал, как меня тянет к Хэдли. Когда я впервые встретил ее в баре, это было чисто физическое влечение, но, с тех пор как она вернулась, это стало чем-то совсем другим. Эта женщина проникала мне под кожу.
Да, я чувствовал ответственность за ее прошлое и почти парализующую потребность все исправить. Но как бы я не старался отрицать это, игнорировать и бороться, в ней было что-то еще. Что-то, что поразило меня знакомым дежавю или шепотом тайны, которую я когда-то слышал в детстве. В глубине души я чувствовал правду, которую нельзя было не рассказать, и она была размыта до неузнаваемости.