— Прощай, синьорина, — сказал он, продолжая стоять возле неё и с жадностью смотреть на неё. Он страстно хотел сказать: «Я люблю тебя» — и задушить её в объятиях. Но он знал, что не вправе делать это, ведь и свои секреты следует хранить так же тщательно, как секреты императора.
Она заглянула в эти честные открытые глаза и прочла все его тайны. «Несомненно, сейчас что-то произойдёт», — подумала она, но ошиблась.
Он щёлкнул каблуками, сжал в своей ладони её руку, сказав ещё раз: «Прощай, синьорина!» — повернулся и вышел, в своей простоте позабыв обо всём на свете, кроме долга перед императором.
В этот вечер все мысли Полины занимал только один человек — и это был её брат.
За ужином Наполеон находился в хорошем расположении духа, смеялся и шутил по поводу её побед над Кемпбеллом и Ад и.
— Одно дело бросить вызов британской армии, но покорить британский флот — это совсем другое. Я это знаю на собственном опыте. Да, Полетт, если бы ты была в моём штабе, вторжение в Англию не затухло бы в Булони.
— Ты должен был взять меня в Москву, Наполеон.
Император проигнорировал это высказывание.
— Должен сказать, — продолжал он, — что мне нравятся английские моряки. Ашер — прекрасный человек. Думаю, что и Ади такой же. Если бы все мои офицеры были как они, сражения на море могли иметь другой финал. Когда мы вновь увидим нашего дорогого полковника?
— Скорее всего, в понедельник, Наполеон.
— Не раньше, надеюсь.
Мать и сестра переглянулись.
Он выпил только один стакан вина и поел быстрее обычного. В три часа сели играть в карты, но меланхолия овладела императором. Он не пытался обмануть своих партнёров, и когда стали разбирать, какой счёт, к удивлению и разочарованию матери, он даже не стал спорить. «Мама, ты права, — сказал он. — Ты всегда права». Как проигравший, он уступил место Полине и ушёл из комнаты.
Вскоре его хватились.
Камергер сообщил, что Наполеон в саду.
— Позови его, милая, — сказала мать. — Он простудится.
Княгиня подошла к окну и позвала брата.
Казалось, он не слышал. Была прекрасная ночь: луна повисла над самым дворцом и заливала светом террасу и верхушки деревьев. Наполеон стоял спиной к морю, обратив лицо к небу. Почти над самой его головой виднелись Кастор и Поллукс, небесные близнецы. Эта преданная друг другу пара, неразрывно связанная между собой, стала для него одним из немногих мистических символов. Для него это были не Кастор и Поллукс, а Наполеон и Мария-Луиза. Доброе предзнаменование. Но так ли это? Жестокие сомнения всё ещё терзали его душу. Не в силах их преодолеть, он начал быстрыми шагами мерить террасу. Так и не успокоившись, он сошёл с освещённой террасы в тень и прижался головой к дереву.
— Мама! Иди сюда! — тревожно прошептала Полина.
— Дай мне шаль.
Одного взгляда было достаточно этой пожилой женщине, чтобы понять, что не всё ладно.
— Что случилось, сынок? Ты обеспокоен.
— Мама, я должен тебе кое-что сказать. Только тебе, ты никому не должна рассказывать об этом — даже Полине.
«Даже Полине!» — от этой фразы Полина почувствовала резкую боль в сердце и удалилась в комнату.
— Хорошо, сынок.
Он огладил её руку.
— Мне нужен твой совет, мама. Ведь ты всегда бываешь права.
— Что такое, Наполеон?
— Я предполагаю покинуть остров завтра ночью вместе с гвардейцами.
— Куда ты собираешься?
Наполеон оглянулся на дом, бросил взгляд в темноту и прошептал:
— Во Францию! Что ты скажешь?
— Подожди, — проговорила она. — Дай мне подумать.
Она не в первый раз думала об этом, но как положить конец этому безумному предприятию? Она не сомневалась, что оно было безумным. Так же ясно, как и Дрюо, она понимала, что уже слишком поздно бросать вызов озлобленной и коварной Европе. Здесь, на Эльбе, она была счастлива, каждый день общаясь со своим любимым сыном и дочерью. Здесь она была ближе к Наполеону, чем за все годы его триумфов, и все они могли бы быть счастливы, если бы в мире существовало благородство. Конечно, размышляла она, разве Наполеон может чувствовать себя счастливым без жены и ребёнка, без денег, без должного отношения к нему властей предержащих? Он даже не может быть до конца уверен, что его не лишат и того малого, что у него есть, что его не убьют и не сошлют куда-нибудь. Возможно, что в этом жестоком мире только по-настоящему безумное предприятие и может принести плоды. Она была вдовой бойца и матерью низвергнутого короля, но чутьё семьи Бонапарт подсказало её сердцу: «Пусть погибнет, но в борьбе». Медленно, с трудом, она произнесла:
— Сынок, если Господу угодно, чтобы ты умер, то, надеюсь, не от яда или безделья. Ты умрёшь с мечом в руках.
Итак, слова, которые могли бы его остановить, так и не были произнесены. Знать бы, что в будущем ему уготовано нечто худшее, чем яд.
— Спасибо тебе, мама, — сказал он и прикоснулся губами к её холодному, полному сдержанной гордости лицу.
Он вернулся в дом, сел за фортепьяно и взял четырнадцать нот — мотив Марии-Луизы. Вздохнув, он удалился в свой кабинет, где потом всю ночь работал над воззваниями.
Глава 15
ОТПЛЫТИЕ
Воскресенье, 26 февраля, последний день на острове. Весна в этом году выдалась ранней, и сад был наполнен ароматами, а воздух чист, как в тот день, когда Наполеон в первый раз вошёл в гавань. Несмотря на ночную работу, он встал рано и занялся своим туалетом.
Предусмотрительный Маршан принёс своему господину утренний чай и огромный стакан апельсинового сока. Хотя ему были известны только слухи, он почувствовал, что наступил решающий день, и потому был одет подобающим образом: во французский мундир из зелёного сукна с кантами и воротником, расшитым золотыми нитками, жилет из кашмировой шерсти, чёрные бриджи и шёлковые носки.
Из-за бессонной ночи Наполеон принял более горячую ванну и сидел в ней дольше обычного. Целый час он наслаждался, попивая холодную воду и проговаривая вслух пробные отрывки из воззваний. Маршан даже начал волноваться, боясь, что дело неладно. Поэтому, когда появился доктор Форо де Бьюрегар, он с нетерпением втолкнул его в заполненную паром ванную и захлопнул дверь. Доктор чуть не задохнулся. Из клубов пара раздавались мелодичные слова: «Поднимите штандарты, которые были с вами при Ульме, Аустерлице, Йене, Эйлау... Кто это?»
— Ваше величество! — сказал доктор, с трудом переводя дыхание, — это уж слишком. Просто вредно. Здесь, как в аду.
— Мы все должны быть готовы к будущему, доктор.
— И не пейте так воду!
— Почему?
— При каждом глотке вы вдыхаете пар в желудок. Обязательно будут колики.
— Я слишком стар, чтобы вновь учиться, как правильно пить. Какие новости, старый сплетник?
— Ваше величество, некоторые говорят, что вы собираетесь в Неаполь, другие считают, что вы высадитесь в Египте, а третьи думают, что вы плывёте через Мальту в Иерусалим.
— И это всё? Тогда, доктор, я должен одеваться. Да и вы должны упаковать свои чемоданы, — Улыбаясь, он поднялся из ванной.
— Эти ванны вас прикончат, ваше величество.
— Я всю свою жизнь провёл в горячей воде, — сказал Наполеон, выходя из облаков пара. — И не вам отучать меня от неё, доктор. До свидания.
Но затем, как будто любая резкость в этот день была ему неприятна, он сказал:
— Нет, нет, доктор, простите меня. Я совсем не то хотел сказать. Вы хорошо мне служили. Я вас обнимаю.
Он потрепал за ухо своего медика, и тот вышел из ванной со счастливой улыбкой.
После ванны Наполеон облачился в жилет из фланели и домашний костюм — брюки наподобие кальсон и халат из канифаса. Затем по ритуалу следовало бритье. В те времена мало кто брился сам, в основном прибегали к услугам цирюльника. А император всегда брился самостоятельно.
Наполеон и двое слуг заняли свои обычные места у окна. Маршан в левой руке держал плоский серебряный тазик (с мылом и перекинутым через край полотенцем), в правой — кувшин с горячей водой. Мамелюк, стоя спиной к свету, держал зеркало. Выпрямившись и сосредоточившись, Наполеон по-императорски энергичными движениями, разбрызгивая мыло во все стороны, намылил половину лица. Маршан подал ему бритву с перламутровой рукояткой, и император решительно принялся за дело, сбривая щетину сверху вниз, вопреки советам специалистов и обычной процедуре бритья. Когда эта половина лица была выбрита, Маршан с мамелюком поменялись местами, как часовые в карауле. После бритья слуги оценивали результаты работы. Маршан обнаружил крохотный небритый клочок на подбородке, и Наполеон игриво потрепал за ухо Али, не указавшего ему сразу на это место.