Возможно, я бы не выстрелил, прекрасно помня мамины слова, что настоящий мужчина не поднимет руку на женщину. Когда придет осознание того, что мама не всегда права, будет уже слишком поздно — скорее всего я буду уже умирать, изрезанный в десятке мест этими симпатичными, смуглыми парнями, спокойно ждущими, пока очередной русский совершит свою последнюю в жизни глупость. Но у моего прадеда, что накрепко засел в моей голове, воспитание было не мамино. Возможно он до сих пор верил в международную солидарность трудящихся, а «Интернационал» считал хитом всех времен, но война с басмачами в Средней Азии, сформировала у него, отличную от моей, оценку женщин Востока. Честное слово, на спусковой крючок нажимал не я, я бы не смог… Спасибо тебе, дед.
Я успел только подумать, что не посмотрел, какие патроны заряжены в магазине «Вепря», когда громыхнул выстрел.
Правая нога передней тетки, что шагнула ко мне с искаженным радостной злобой лицом, с треском подломилась, и замотанная в платок тушка упала на пол. Следующая за ней товарка схватилась за бок, но нашла в себе силы развернуться и броситься бежать к спасительному выходу. Молодые люди, бросив несчастного доктора, молча устремились к выходу, и через минуту, забитый народом приемный покой чудесным образом очистился. В нем остались только мы с помятым доктором и двумя медицинскими сестрами, избитая девчонка и раненые т покалеченные, что громко стонали или напротив, безучастно лежали на носилках или просто на полу, равнодушно глядя в высокий потолок, покрытый частой сеткой трещин.
Кстати, подстреленная мною тетка тоже молча лежала на полу, лишь часто –часто моргая удивленными глазами.
— Что здесь происходит? — со второго этажа сбежало несколько врачей, во главе с одним, особо представительным, в самом новом и красивом халате такого ослепительно белого цвета, что у меня резало глаза. Что удивительно, вслед за врачами появилось несколько мужиков в черной форме, с надписью «охрана». Интересно, где они были до этого? Хотя, с их снаряжением — баллончиками со «слезогонкой» и резиновыми палками, я бы тоже вел себя осмотрительно.
— Молодой человек, это вы стреляли? Вы, наверное, из этих… — главный врач замялся, но у меня в голове прозвучал полный презрения голос — «Из самопровозглашённых защитников, кто это все и устроил!». Так как я молчал, главный доктор продолжал распоряжаться:
— Охрана, пожалуйста, заберите у мальчика ружье… И второе тоже и вызовите полицию…
— Викентий Александрович, почему допустили бардак в приемном покое, почему у вас больные лежат на полу?
— Доктор… — я направил еще теплый ствол «Вепря» на сунувшегося вперед охранника, и тот понятливо отступил назад.
— Доктор…- повторил я: — Боюсь полиция не приедет. Те, кто остались на службе, сейчас штурмуют пыточную тюрьму новых властей, а остальные не работают. Кстати, доктор, вы богатый человек?
— А вам, молодой человек, какое до этого дело⁈ — окрысился мужчина, чуть-чуть смутившись.
— Мне никакого, только я сегодня видео видел, как богатым людям зубы напильником стачивают, чтобы они деньгами поделились. И если вы думаете. Что вас спасет ваш белый халат — не спасет. У новых властей свои доктора, правильные.
— Юноша, что за бред вы несете…- не унимался главврач: — Отдайте оружие и идите домой по-хорошему…
— Доктор, я выстрелил всего один раз, когда вон того больного — я ткнул пальцем в светловолосого парня, который продолжал стонать у колес каталки: — Сопровождающие другого больного лица сбросили с этой каталки и начали пинать, что ему, явно, на пользу не пошло. А вот этой девочке, что сопровождала вдвойне пострадавшего больного, эти же сопровождающие лица вырвали волосы и разодрали в кровь лицо… Доктор, а вы уверены, что эти лица этими двумя детьми бы удовлетворились, а не пошли бы убивать тех, кто им не нравится?
— Что за бред вы несете, юноша! — главврач покраснел от гнева.
— Боюсь, Андрей Яковлевич, что молодой человек вам правду говорит…- дежурный хирург наконец отдышался и вмешался в разговор: — Вы это все можете по камерам, из своего кабинета посмотреть…
— Какой потрясающий бред. — главврач оставил последнее слово за собой, величаво развернулся и сделал шаг к лестнице.
— Доктор. — в приемном покое отчетливо раздался щелчок предохранителя: — Я вас не отпускал…
— Вы что, молодой человек…- врач окатил меня потоком презрения: — В меня тоже стрелять будете?
— Господь с вами, Андрей Яковлевич. У меня, где-то у вас, в палатах, папа после операции лежит. Я перед врачами вообще преклоняюсь, просто хотелось бы вам совет дать и поэтому привлек ваше внимание. Рано или поздно сюда приедут эти, в черной форме, с оружием и их визит плохо закончится. Я сегодня уже убил несколько человек, но, в больнице и церкви я стрелять больше не хочу. Если не можете не принимать в больницу мигрантов, то хотя бы принимайте их отдельно от местных, в другом крыле, что ли, чтобы они не соприкасались между собой… Иначе кровь прольется, рано или поздно.
— Я подумаю… — серьёзно ответил главный врач и величаво удалился, в сопровождении свиты.
Время шло, а от нашей дружины никто не приехал. На моем попечении было четверо раненых, телефон Орлова Виталия Ефимовича, моего учителя, не отвечал, и я понял, что я застрял здесь надолго. Единственное, что я смог сделать, это собрать всех «моих раненых» в одном углу коридора второго этажа, нарисовать и повесить на въезде в больницу плакат на большом листе ватмана, где, как смог, изобразил автомат, перечеркнутый жирной линией и написал — «С оружием — стоп!». Здесь достаточно одного меня, лишних вооруженных людей здесь не надо.
Не знаю, послушал ли меня главный врач, или кто-то еще его надоумил, но больница открыла второй приемный покой в другом корпусе, где раньше принимали больных с кардиологией, во всяком случае, два мира здесь перестали пересекаться.
Вооруженные люди появились через три дня. Я уже успел прижиться в больнице, нашел самый удобный стул, в котором и сидел у входа в приемный покой, пребывая между сном и бодрствованием. Если бы не дед в голове, я бы все проспал или сошел с ума. Раненые, в том числе и папа, операции перенесли нормально и уже стали понемногу приходить в себя. Сестры приносили мне пайку больного с кухни, охрана демонстративно не замечала. Маме я сообщил, что отец сломал руку, я все время с ним и у нас все в порядке, дело идет к выздоровлению. Она рвалась прийти в больницу, но вокруг постоянно шла стрельба и я, после часовой ругани по телефону, смог ее переубедить, что безопаснее всего все оставаться на своих местах — ей дома, нам — в больнице.
Дед разбудил меня среди ночи. Я всполошено вскочил со стула и приник к стеклу окна. Во двор больницы медленно вкатился джип, совсем старой формы кузова, типа тех, что я видел в фильмах про Вторую мировую войну. Машина, в которой сидело несколько вооруженных человек, остановилась, после чего фара-искатель зашарила по фасаду лечебного учреждения. Затем через борт джипа перевалились четыре быстрые фигуры в камуфляже, которые медленно двинулись в входу в приемный покой. Камуфляж, береты, короткие автоматы — все у этих военных было чуждо мне, все было незнакомым и непривычным. Почему я начал стрелять? Мне очень не понравились висящие на их поясах, огромного размера, ножи, почти мечи. Это не были честные солдатские ножи, которые требуются для множества дел человеку опасной профессии. Нет, это были вызывающе агрессивные ножи, которыми не будешь резать колбасу на привале или вскрывать банку консервов. В вот картинка, как этим ножом отрезают пленнику голову, а потом гордо демонстрируют ее на камеру — такая картинка в моей голове рисовалась четко. Поэтому я и выстрелил под ноги первому солдату.