– Хорошо, Яночка, пойдем на кухню, я думаю, ты поймешь меня, если я попрошу тебя говорить сразу же, без предисловий, – ладонью отодвигая с пути возникшего в коридоре Илью, который вообще не понимал ничего из происходящего, Князева завела гостью на кухню и усадила ее за стол. Ковалёва только успела вздохнуть, как перед ней на столе тут же оказалась корзинка со сладостями и нестандартно большая кружка чая с лесными ягодами. На периферии ее взгляда забытый всеми парень оперся о стену напротив холодильника и скрестил руки на груди, молча наблюдая. Мария Евгеньевна сложила заметно подрагивающие руки на столешнице, как только села прямо перед девушкой, и неотрывно также глядела на нее. Повисшая в воздухе тишина создала в голове Яны критические мысли: «не зря ли она пришла», «что будет после» и похожие. Начав свой рассказ с глубоко вдоха, она постаралась изложить все максимально ясно.
– На самом деле я не работала вместе с Дианой. Я администратор в ресторане ее начальника. Но я часто видела ее вместе с ним, и просто в одиночку, когда она приезжала по работе. Так что я очень хорошо ее запомнила. Несколько дней назад к нам пришли двое мужчин – один был в пиджаке, другой одет абсолютно обычно. Они попросили передать Новицкому – нашему гендиректору – конверт. Передать только лично, они повторили это несколько раз, – в голове девушки набатом звучали их голоса, по кругу, как на заезженной пластинке. «Передать». «Только лично». – Я заверила их, что все исполню в чистом виде. Как было сказано. Нас часто просили передать и книги, и подарки, даже ключи от квартир и машин, поэтому я не удивилась. Какие только посылки порой гости не оставляли. В тот день было много документов, я положила конверт на ресепшн, куда обычно кладу отчетность и все самое важное. К концу дня несданных бумаг накопилось столько, что мне пришлось взять несколько отчетов домой, чтобы успеть закончить их к следующей смене. Я взяла кипу документов и положила их в пакет. А к вечеру обнаружила между бумаг конверт. Я сразу и не вспомнила, что это за конверт, а как только открыла, поняла, кому он был предназначен. А в нем была… фотография.
Ковалёва как провинившаяся школьница держала руки под столешницей, нервно теребила подол платья. Она хотела и одновременно страшилась продолжать рассказ. Как родственники Дианы отреагируют на то, что происходило дальше? Разозлятся и прогонят ее? Хотелось бы надеяться, что это был бы самый безобидный сценарий. Гостья не стала тянуть и потянулась за своей сумочкой, висящей на спинке стула.
– Я сделала копию, – сглотнув ком застрявший в горле, она вытянула из отдела свернутый вчетверо бумажный лист и медленно начала его разворачивать. Как только показалось лицо рыжеволосой жертвы, стоящий позади Илья шумно выругался и потер лицо ладонью, а после приблизился в два шага к Марии Евгеньевне и положил ладонь ей на плечо. Мама Князевой испугалась больше от этого жеста, нежели от того, что ждало её впереди.
– Что там? Что там, девочка? – побледневшая вмиг женщина ухватилась за угол деревянного стола, прижимая к нему скатерть и, как только Яна распрямила копию фотографии, положив ее прямо перед матерью, обратила свой взор на лист бумаги с изображением Дианы. – О, милая… Моя дорогая… доченька…
Князева подхватила бумагу, и долгие секунды не сводила с изображения немигающего взгляда. Громкие всхлипы сорвались с женских губ, когда Мария поднесла образ дочери к лицу и приложила свой лоб к фотографии измученной пытками Дианы. Яна едва сдерживала острое покалывание в носу, плотно сжимая губы, лишь бы не разрыдаться прямо здесь. Пряча свое лицо за бумагой женщина дала волю эмоциям, рыдания разнеслись по всей квартире, а бумага пропиталась влагой. Сложно было представить, что переживает мать, когда у нее отнимают ребенка. Ребенка, который был всей жизнью, был неотъемлемой его частью. Даже на кухне в квартире располагались фотографии Дианы. Две из них стояли на подоконнике в забавных и милых рамках, на одном снимке девушка глядела прямо в камеру. Ее густые, пышные кудри словно впитали в себя солнечный свет, а открытая и добрая улыбка заражала оптимизмом. Этот образ так сильно отличался от того, что можно было увидеть на последнем снимке Князевой. Где не осталось ни капли от оптимизма и улыбки, видна только боль и злость тех, кто ее держит. Окровавленный шарф стягивает шею неестественно туго, а от светлого пальто остались лишь воспоминания – грязное, где-то изорванное оно почти не скрывает обезображенное ранами и синяками тело. Старые буро-синие гематомы ютятся на стройном теле с новыми ярко-фиолетовыми. Какую боль пережила девушка сложно представить простому обывателю. А видеть все это родной матери – не приснится и в кошмаре.