— Проглотили язык? — обратилась Филис Акерман к Эрику, усаживаясь рядом с ним. Она улыбнулась, и улыбка сделала на мгновение ее тонкое правильной формы лицо на удивление красивым. Закажите чего-нибудь выпить. Это поможет мне вынести всех этих Джин Харлоу, баронов фон Рихтофен, Джо Луисов и как бишь его? — она прикрыла глаза, роясь у себя в памяти. — Совершенно вылетело из головы. Ах, да. Том Микс! И его Ральстон Страйтшутер. И Ранглер. Этот чертов Ранглер! И эта каша. И эти вечные боксерские бои, будь они прокляты.
Вы ведь знаете, зачем мы здесь? Очередная встреча с Сироткой Анни и ее любимым декодером… Нас опять заставят слушать эти номера и расшифровывать их — чтобы узнать, что делала Анни в понедельник. Боже! — Она наклонилась, чтобы дотянуться до своего стакана, и он не смог отказать себе в удовольствии заглянуть за вырез ее платья, обнаживший плавную линию ее маленькой белой груди.
Это зрелище вернуло ему хорошее расположение духа, и он сказал игриво, но вместе с тем достаточно осторожно:
— Когда-нибудь мы запишем эти номера, которые нам диктует фальшивый громкоговоритель по фальшивому радио, расшифруем их с помощью Сиротки Анни, и… “Сообщение будет звучать так, — подумал он мрачно, — заключайте сепаратный мир с ригами. Немедленно”.
— Я знаю, — подхватила Филис и закончила за него:
— Земляне” сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Говорит король ригов. Слушайте сюда. Мы проникли на радиостанцию в Вашингтоне, округ Колумбия. Мы вас уничтожим, — Она отхлебнула из высокого запотевшего стакана.
— Это не совсем то, что я собирался сказать. Но чертовски близко, — раздраженно Эрик произнес: — Как и у всех в вашей змеиной Семье, в вас сидит ген, который заставляет вас перебивать…”
— Какой Семье?
— Так вас называют, вас — Акерманов.
— Продолжайте, продолжайте” доктор, — в ее серых глазах сверкнуло любопытство. Высказывайтесь.
— Ладно, не обращайте внимания, — сказал Эрик. — Кто этот наш гость?
Никогда глаза женщины не казались ему настолько большими, настолько подавляющими. Они приказывали с безграничной внутренней уверенностью. Уверенностью и спокойствием, происходящим из абсолютного и неизменного знания всего того, что следует знать. Подождем — увидим, И сразу же, совершенно независимо от неизменяющегося выражения глаз, ее губы начали дразнящий и игривый танец. Мгновение спустя что-то новое мелькнуло в ее глазах, и выражение ее лица полностью изменилось.
— Дверь, — заговорщически шепнула она. Ее глаза блеснули” рот перекосился в довольной усмешке. — Дверь открывается, и на пороге стоят делегаты с Проксимы, Ну и зрелище. Грязный паршивый риг. Совершенно секретно и почти невероятно из-за снующих повсюду агентов Лилистар. Он прибыл для ведения переговоров о… — Она остановилась и закончила тихим монотонным голосом, — сепаратном мире между нами и ими. — Глядя прямо перед собой потухшим и отрешенным взглядом, она допила коктейль. — Да, это будет большой день. Я отчетливо его себе представляю. Старый Вирджил сидит и посмеивается, как обычно. И наблюдает, как все его военные заказы, вплоть до самого мелкого” превращаются в пустые бумажки. Опять к фальшивым норкам. Опять в эпоху мышиного дерьма, — когда вся фабрика провоняет насквозь. — Она отрывисто рассмеялась. — Это может произойти в любую минуту, доктор. Это точно.
— Парни Френекси, — сказал Эрик, тоже впадая в мрачное настроение, — как вы правильно заметили, будут в Вашин-35 в ту же минуту.
— Я знаю. Это просто фантазия. Несбыточная мечта. Порождение напрасных надежд. Так что даже если Вирджил и захочет организовать такую встречу, из этого вряд ли выйдет что-нибудь хорошее. Слишком мало шансов на успех — один из миллиона. Можно попытаться, но результат будет плачевный.
— Жаль” — сказал Эрик, погруженный в свои мысли.
— Предатель! Вас следует отправить на исправительные работы.
Пораженный до глубины души. Эрик запротестовал:
— Я хотел…
— Вы сами не знаете, чего вы хотите, Свитсент. Каждый неудачливый муж теряет подсознательную способность знать, чего он хочет — эта способность уходит от него. Вы беспомощны и жалки в своих попытках сделать хоть что-то правильно. Вы обречены на неудачу, потому что ваше израненное сердце не интересуется ничем, кроме своих страданий. Даже сейчас вы ухитрились отодвинуться от меня.
— Неправда!
— Теперь мы не соприкасаемся ничем, А ведь как трудно ужаться таким образом в этой тесноте” не правда ли? И все-таки вам это удалось, мы не касаемся даже бедрами.