Мау сделал круглые глаза. Дафна, потрясённая, поняла, что давно не видела его таким молодым.
— Он был на нашем пляже?!
— Ну, э-э-э… не на этом пляже, конечно, — объяснила Дафна. — Может, он и вообще не был ни на каком пляже. Брючники называют это метафорой. Это такая особенная ложь, которая помогает понять правду.
— А, про эти я всё знаю, — ответил Мау.
— Не сомневаюсь. — Дафна улыбнулась. — А теперь пойдём на свежий воздух.
Она взяла Мау за руку. У него в нескольких местах была сильно содрана кожа — он не помнил, как это произошло, — всё тело болело, а на месте уха была рваная рана. Но он легко отделался. Он вспомнил пулю в воде — как она замедлила ход и свалилась ему на ладонь. Вода бывает жёсткой — это знает любой, кто хоть раз падал на неё животом с высоты, — но всё равно…
— Идём же! — воскликнула Дафна, таща его на свет.
В Женской деревне кипела жизнь. Люди работали на полях. На пляже было людно. В лагуне даже играли дети.
— У нас так много работы, — сказал Мау, качая головой.
— Они её уже делают, — ответила Дафна.
Они стояли молча и смотрели. Скоро люди заметят их, и они вернутся в мир, но пока что они были частью пейзажа.
Через некоторое время девочка сказала:
— Я помню время, когда здесь ничего не было… только мальчик, который меня даже не видел.
А мальчик сказал:
— Я помню девочку-призрака.
После ещё более длинной паузы девочка спросила:
— Ты бы согласился вернуться назад? Если бы мог?
— Ты хочешь сказать, если бы не было волны?
— Да. Если бы не было волны.
— Тогда я бы вернулся домой, все были бы живы и я бы стал мужчиной.
— Ты бы предпочёл быть тем мужчиной? Поменяться с ним местами? — спросила девочка-призрак.
— И не быть собой? Не знать, что мир — шар? Не встретить тебя?
— Да!
Мау открыл рот, чтобы ответить, и обнаружил, что слов слишком много — они застряли. Пришлось ждать, пока в них не показался просвет.
— Как я могу тебе ответить? Я не знаю нужных слов. Был мальчик по имени Мау. Я мысленно вижу его. Он так гордился собой, потому что собирался стать мужчиной. Он оплакивал свою семью и превратил слёзы в ярость. Если бы мог, он сказал бы: «Да не будет!», и волна укатилась бы обратно, словно её никогда и не было. Но есть другой мальчик. Его тоже зовут Мау, и голова его не может вместить того, что он узнал. Что он может сказать? Он родился в этой волне, он теперь знает, что мир — круглый, он встретил девочку-призрака, которая сожалеет, что стреляла в него. Он звал себя синим крабом-отшельником, мечущимся по песку в поисках новой раковины, а теперь он смотрит на небо и знает, что любая раковина будет слишком мала. Любая. Как ты попросишь его не быть? Любой ответ неверен. Я могу быть только тем, кто я есть. Но иногда он плачет у меня внутри, зовя своих родных.
— И сейчас плачет? — спросила Дафна, глядя в землю.
— Каждый день. Но очень тихо. Ты не услышишь. Послушай, я должен тебе рассказать. Локаха говорил со мной. Он простёр надо мной свои огромные крыла там, на пляже, и прогнал охотников за черепами. Ты не видела?
— Нет. Охотники за черепами бежали, как только упал Кокс, — сказала Дафна. — Ты хочешь сказать, что ты повстречался со Смертью? Снова?
— Он сказал мне, что миров больше, чем чисел. И «не бывает» на самом деле не бывает. Бывает только «бывает где-нибудь ещё».
Мау пытался объяснить, а она пыталась понять.
Когда у него кончились слова, она спросила:
— Ты хочешь сказать, что где-то есть мир, где волны не было? Где-то… там?
— Думаю, да… Я думаю, что я почти увидел этот мир. Иногда по ночам, карауля на берегу, я его почти вижу. Я его почти слышу! И там есть Мау, человек, который я, и я жалею его, потому что в его мире нет девочки-призрака…
Она обняла его за шею и осторожно притянула к себе.
— Я бы ничего не стала менять, — сказала она. Здесь я не какая-то кукла. Я приношу пользу. Люди меня слушают. Я совершила поразительные вещи. Разве я могу вернуться в прежнюю жизнь?
Ты это собираешься сказать отцу? — В голосе Мау слышалась печаль.
— Да, наверное, что-то вроде этого.
Он осторожно развернул её лицом к морю.
— Корабль идёт, — сказал он.
К тому времени, как они добежали до лагуны, шхуна встала на якорь за рифом. Пока с корабля спускали шлюпку, Дафна пошла туда вброд, настолько глубоко, насколько могла, не обращая внимания на всплывающий вокруг неё подол платья.
Мау смотрел с берега: человек спрыгнул с кормы, как только шлюпка приблизилась к Дафне, и, одновременно смеясь и плача, поддерживая друг друга, двое выбрались на песок. Толпа расступилась, чтобы освободить место для обнимающихся — но Мау следил за двумя мужчинами, вылезающими из шлюпки. На мужчинах были красные куртки, а в руках они держали сложно устроенные палки и смотрели на Мау, словно он был в лучшем случае неприятной помехой.
— Дай посмотрю на тебя, — сказал его превосходительство, отступая на шаг. — Да ты стала совсем… Что случилось? У тебя кровь на плече! У нас на борту доктор, я его сейчас…
Дафна глянула на себя.
— Это просто брызги, — отмахнулась она. — И вообще это не моя кровь. Мне пришлось отпилить человеку ногу, и я не успела помыться.
За спиной у них из шлюпки вылез третий солдат с толстым рулоном и принялся его разворачивать. Он нервно поглядывал на Мау.
— Что здесь происходит? — резко спросил Мау. — Почему у них ружья? Что делает этот человек?
Он шагнул вперёд, и два штыка загородили ему путь.
Дафна повернула голову и отстранилась от отца.
— Что такое? — решительно спросила она. — Вы не можете запретить ему ходить по его собственной земле! Что в этом рулоне? Флаг, верно? Вы привезли флаг! И ружья!
— Малыш, мы ведь не знали, что мы тут найдём, — сказал слегка опешивший отец. — Видишь, у вас тут пушки.
— Ну да, у нас тут пушки, — пробормотала Дафна; её саму, кажется, страшно смутила эта вспышка гнева. — Они только для виду.
Но тут гнев вернулся.
— А эти ружья — нет! Ну-ка опустите их!
Его превосходительство кивнул солдатам, которые опустили мушкеты на песок — осторожно, но очень быстро. На шум пришёл Мило, а он умел угрожающе выситься.
— И флаг! — добавила Дафна.
— Эванс, будьте добры, подержите его пока так, — сказал его превосходительство. — Понимаешь, малыш, мы не хотим ничего плохого этим… э-э-э… — он бросил взгляд на Мило, — милым людям, но нам нужно укрепить свои претензии на острова Четвёртого Воскресенья Великого Поста. Мы утверждаем, что они являются лишь частью архипелага Государственного Выходного Дня…
— Кто это «мы»? Ты?
Ну, в конечном итоге король…
— Он не получит этот остров! — заорала Дафна.—
— Чего захотел! Обойдётся! Он ещё с Канадой не разобрался!
— Милая, кажется, лишения, перенесённые тобою на этом острове, не прошли даром… — начал его превосходительство.
Дафна отступила на шаг.
— Лишения? Да я не променяю этот остров ни на что на свете! Я помогала при родах! Я убила человека…
— Того, которому ты отпилила ногу? — спросил сбитый с толку отец.
— Что? Этот? Нет, этот, скорее всего, поправится, — Дафна небрежно махнула рукой. — Нет, тот, кого я убила, был убийцей. И ещё я научилась варить пиво. По-настоящему хорошее пиво! Папа, слушай меня внимательно. Очень важно, чтобы ты понял прямо сейчас. Папа, это другой край света, правда. Это — самое начало. Это… место, где ты сможешь простить Бога.
Слова вылетели словно сами собой. Отец стоял как громом поражённый.
— Извини, папа, — сказала она. — Вы с бабушкой в ту ночь так громко кричали, что я не могла не услышать. — И, поскольку сейчас было не время лукавить, добавила: — Особенно потому, что старалась.
Лицо его посерело. Он посмотрел на неё.