Мнение, отличное от господствовавшей в схоластике точки зрения, высказывал Оливи и по такому важному в логике вопросу, как роль предиката, т. е. элемента какого-либо суждения, который утверждается или отрицается относительно субъекта суждения (28, р. 232).
О значении, которое придавал Оливи опытному знанию, свидетельствуют и некоторые другие его теории. Прежде всего следует упомянуть о его взгляде на характер движения тела. В отличие от принятой в схоластике точки зрения Оливи развивал доказательства существования принципа передачи движения движущимся телом, и писал, что «выведение движения из движущейся материи доказывает, что движение может быть объяснено только с помощью естественной связи самой движущейся материи с непосредственной и внутренней причиной ее движения». (64, I, Q. XXIX, р. 502).
Эта точка зрения созвучна с его теорией «импульса». Сторонники этой теории в противоположность доктрине Аристотеля доказывали, что «импульс, или отклонения, сообщенные брошенному телу силой, продолжают приводить в движение это тело даже в отсутствие этой силы» (64, I, Q. XXX, р. 563). Таким образом, Оливи можно считать родоначальником теории, которая встречается позднее у Иоанна Буридана и Альберта Саксонского. Именно об этой теории писал О. В. Трахтенберг.
Интересны наблюдения Оливи относительно силы притяжения: «Более вероятно, что это не центр притягивает земную массу, но скорее она сама движется к центру благодаря силе притяжения, существующей сама по себе» (64, I, Q. XXIII, p. 433). Далее Оливи указывает вопреки мнению Аристотеля: «Магнит притягивает железо (расположенное на расстоянии), но отнюдь не воздух, находящийся между ними» (64,1, Q. XXIII, р. 433).
Ссылаясь на результаты, получаемые опытным путем, Оливи писал, что сущности (субстанции) многочисленны, разнообразны не в количественном отношении, а с точки зрения основных (фундаментальных) различий (64, I, Q. XXII, р. 388). По мнению некоторых философов, это и подобные утверждения более подходят современникам Декарта, чем автору XIII в. (243, р. 191).
Таким образом, мы видим, что взгляды Оливи в области теологии и философии по ряду важных вопросов значительно отличались от господствовавших воззрений, а порой и противоречили католической идеологии. Это были, прежде всего, отклонения от христианского вероучения, от положений схоластики. Оливи выступал против некоторых концепций, защищавшихся Фомой Аквинским и его последователями, с одной стороны, и апологетами августинизма — с другой.
В определенной степени взгляды Оливи представляли собой проявление свободомыслия, критического отношения к церковной идеологии, но при этом не следует отождествлять свободомыслие с атеизмом (217, с. 330 и др.).
Оливи очень часто цитирует Аристотеля и других философов древности, а также Авиценну и Аверроэса. В некоторых вопросах он отвергает положения Аристотеля в пользу прогрессивной материалистической тенденции (прежде всего в вопросе о познании и других). Мы отмечали сходство ряда тезисов Оливи с аверроистскими положениями материалистического толка, в частности с положениями Сигера Брабантского. Один из хронистов, рассказывая об осуждении в 1312 г. тезиса Оливи о соотношении души и тела, подчеркнул, что речь шла об ошибке Оливи, «заимствованной у сарацинского философа Аверроэса» (Hunc еггогеш Petri Joannis sumptum ex Averros Saraceno philosophe) (22, p. 560, XIX). Многие исследователи признают влияние на Оливи сочинений Авиценны и Аверроэса (155, с. 400–401; 249, р. 61–65; 254, р. 15–29).
Взгляды Оливи оказали большое влияние на развитие дальнейшей философской мысли, прежде всего у Иоанна Дунса Скота и Уильяма Оккама. Мы оставляем здесь в стороне вопрос о непосредственных учениках Оливи в области теологии и философии. Оливи принадлежал к той плеяде средневековых мыслителей, которые решительно выделились из массы философов-схоластов, противопоставив свои, пронизанные свободомыслием еретические концепции одобренным официальной схоластикой положениям, равно как и важным разделам христианского вероучения в целом.
Рассмотрим его философско-исторические концепции. Взгляды Оливи и спиритуалов на историю человечества — а для них это была одновременно и история церкви — определялись их отношением к современному им обществу, к католической церкви, к конкретным политическим событиям, иными словами, их философско-историческими концепциями.