— Вот-вот! Выйдешь из этой пытки измочаленный вконец. А мне надо, чтобы люди хорошенько отдохнули, и выспались, и были готовы к выполнению задания. По-моему, корреспондент должен приезжать, когда все уже сделано. Тогда на досуге — пожалуйста! Можно и поговорить не спеша и с толком.
— Эх, Костя! — сокрушенно покачал головой комиссар. — Сколько раз я тебе говорил, что недооцениваешь ты значение морального фактора. Ведь бойцы что подумают: вот, мол, о нас и в армии помнят, интересуются нашими боевыми делами, вот прислали специально корреспондента, чтобы он написал про нас; давайте ж в грязь лицом не ударим… Понятно тебе? Об этом, конечно, не говорят, но ведь каждому приятно свою фамилию в газете увидеть!
— Смотря в каком варианте, — не сдавался Ефанов. — А то доводилось мне читать и такие статьи: «Почему подразделение командира такого-то не выполнило боевого задания?»
— Про нас так не напишут! — убежденно сказал комиссар. — Мы выполним. Да ты говори, какое задание?
— Дают нам два дня сроку, — неумело затягиваясь, ответил Ефанов. — Через два дня вынь да положь «языка». Задание — сверху. Все варианты неудач необходимо исключить.
— Ну и какое же ты принял решение?
— Раз надо действовать наверняка, придется нам на большую дорогу выходить. — Ефанов развернул на коленях карту. — Сделаем засаду. Удастся взять без шума — хорошо, не удастся — возьмем с боем. Движение по этой дороге довольно оживленное.
— Пожалуй, — правильно, — задумчиво сказал комиссар, следя за толстым пальцем Ефанова, гуляющим по зеленому полю двухкилометровки. — Из блиндажа его то ли выдернешь, то ли нет, а тут дело верное, хотя, может быть, с дракой.
— Ну, а как же на войне да без драки?
— Оно без шума как-то культурнее… Ну, я пойду к бойцам, побеседую.
— Ладно. Пусть ложатся пораньше. Выедем затемно…
Разведчиков комиссар застал в большой комнате, заставленной простыми железными кроватями. Усевшись на них по двое, по трое, бойцы беседовали с Серегиным.
Беседа эта была организована с помощью разбитного старшины. Оставшись наедине с гостем, старшина немедленно вступил с ним в разговор.
— Разведчики у нас есть знаменитые, товарищ корреспондент, — обнадеживающе сказал он, — наберете материала на подвал или на три колонки, а то и на целую полосу.
Удивленный тем, что старшина применяет газетные термины, Серегин спросил, не работал ли он в редакции.
— А как же! — ответил старшина, довольный произведенным впечатлением. — Три года печатником был в районной типографии. Газета у нас называлась «Заря», а фамилия редактора — Ведерников. Может быть, встречали? Очень сильно писал. Любимая его поговорка была: «Словом можно и убить человека и возвысить». Ну, сам-то он больше любил убивать. Не то чтобы до смерти, а так — моральное ранение наносил. Бывало, как получают в районе свежую газету, так и говорят: «Ну, кого же сегодня Ведерников распатронил?» Исключительно боевой редактор был. На всех страницах — сплошная критика.
— Ну, это неправильно, — авторитетно возразил Серегин. — Что ж, у вас в районе хороших людей не было?
— Вот-вот! — обрадовался старшина. — Так и было в областной газете напечатано. Самого Ведерникова, значит, тоже покритиковали. В общем, указали, что у него неправильный взгляд на жизнь.
— И что ж дальше? — улыбаясь, спросил Серегин.
— Ничего, исправился. Сперва очень мрачный ходил. Конечно, неприятно: привык сам критиковать, а тут — на тебе, самого пропесочили. Потом, должно быть, осознал и повеселел. Смотрим, нет, нет, да и похвалит кого-нибудь, опыт опишет… А вы, извиняюсь, к нам за каким материалом приехали?
Серегин хотел было сдержать не в меру любознательного старшину, но бывший печатник так простодушно и восторженно смотрел на него слегка выпуклыми карими глазами, что было невозможно сказать ему что-либо резкое.
— Я за опытом приехал, — сказал Серегин.
— Это у нас есть, — радостно заметил старшина. — Так вы сейчас отдохнете или хотите с бойцами побеседовать?
— Отдыхать буду потом. Вы мне, пожалуйста, соберите бойцов, товарищ старшина. Как ваша фамилия?
— Фатеев, — молодцевато ответил старшина. — Андрей Васильевич Фатеев. Имею две благодарности. — Он покосился на полевую сумку Серегина, и корреспондент понял, что старшина надеется, что его фамилия не будет забыта. Он достал блокнот и сделал в нем запись.
— Пока вы покурите, я все дело организую, — пообещал старшина и скрылся за углом дома.
Серегин свернул папиросу и, затягиваясь горьковатым дымком, осмотрелся. Солнце скрылось за стриженой макушкой горы. В долине уже повеяло прохладой, но вершины были еще облиты зноем. Густая, недвижная тишина стояла вокруг. Под навесом дремали три лошади, сонно отгоняя хвостами надоедливых мух. Пестрая курица купалась в пыли. Ничто здесь не напоминало о войне, и Серегину показалось диким, что вот по этому пустынному шоссе, круто загибавшему на север, можно выехать на передовые позиции гитлеровской армии.