Наконецъ пріѣхали и сами миссъ Вилльсы; а вмѣстѣ съ тѣмъ со всѣхъ сторонъ начались подробнѣйшія справки. Домъ былъ образецъ частоты и опрятности; такъ точно были и четыре сестрицы миссъ Вилльсы. Каждый предметъ въ домѣ отзывался формальностью, принужденностью и холодностью; тоже самое замѣчалось и въ сестрицахъ. Никто еще не замѣчалъ, что хотя бы одинъ стулъ всей мебели былъ передвинутъ съ одного мѣста на другое; никому не случилось видѣть и того, что хотя бы одна изъ сестрицъ перемѣнила свое мѣсто. Онѣ всегда сидѣли на тѣхъ же самыхъ мѣстахъ и занимались всегда той же самой работой и въ тѣ же самые часы. Старшая миссъ Вилльсъ любила вязать, вторая — рисовать, a остальныя двѣ — разъигрывать фортепьянные дуэты. По видимому, онѣ не имѣли отдѣльнаго существованія, но какъ будто дали другъ другу клятвенное обѣщаніе провести эту жизнь вмѣстѣ. Это были три нераздѣльныя граціи, съ присоединившейся къ нимъ впослѣдствіи четвертой граціей, — три судьбы, съ придаточной сестрицей, — сіамскіе близнецы, помноженные на два. Становилась ли старшая миссъ Вилльсъ желчна — и въ ту же минуту разливалась жолчь y остальныхъ трехъ сестрицъ. Сердилась ли на что старшая сестрица — и лица прочихъ сестрицъ немедленно выражали гнѣвъ. Короче сказать, все, что бы ни дѣлала старшая сестрица, дѣлали и другія три сестрицы, и все, что бы ни дѣлалось посторонними людьми, подвергалось крайнему ихъ неодобренію. Такимъ-то образомъ прозябали четыре сестрицы. Гармонія полярныхъ странъ ни на минуту не нарушалась между ними; a такъ какъ онѣ удостоивали своимъ посѣщеніемъ ближайшихъ сосѣдей, a иногда и съ своей стороны оказывали гостепріимство, то холодъ помянутыхъ странъ невольнымъ образомъ разливался и между тѣми лицами, на которыхъ падалъ ихъ выборъ. Прошло три года въ этомъ неизмѣнномъ положеніи четырехъ сестрицъ, какъ вдругъ случился феноменъ, вовсе непредвидѣнный и въ своемъ родѣ весьма необыкновенный. Сестрицы Вилльсъ вдругъ начали обнаруживать признаки наступающаго лѣта; полярный холодъ постепенно началъ, отходить, и наконецъ наступила совершенная оттепель. Возможно ли это, чтобъ одна изъ четырехъ сeстрицъ рѣшилась выйти замужъ!
Откуда, когда и какимъ образомъ явился женихъ? что бы именно могло подѣйствовать на бѣднаго человѣка? или какимъ логическимъ способомъ четыре сестрицы успѣли убѣдить себя, что если одному мужчинѣ невозможно жениться на всѣхъ ихъ вмѣстѣ, то ему очень легко жениться на одной? Вотъ вопросы, до того для васъ трудные, что мы, при всемъ нашемъ желаніи разрѣшить ихъ, не рѣшаемся на этотъ подвигъ. Намъ извѣстно только одно, что визиты мистера Робинсона (оффиціяльнаго джентльмена съ хорошимъ жалованьемъ и съ небольшимъ состояніемъ) принимались со стороны сестрицъ съ особеннымъ снисхожденіемъ, что четыре сестрицы пользовались надлежащимъ уваженіемъ со стороны мистера Робинсона, что сосѣди сходили съ ума отъ затрудненія открыть, которая изъ четырехъ сестрицъ была счастливая волшебница и что затрудненіе, которое они испытывали въ разрѣшеніи этой задачи, нисколько не уменьшилось слѣдующимъ чистосердечнымъ признаніемъ старшей сестрицы: "мы выходимъ замужъ за мистера Робинсона."
Согласитесь, что это дѣло весьма необычайное. Четыре сестрицы до такой степени были тѣсно связаны между собою, что любопытство нашего прихода, въ томъ числѣ и старой лэди, было возбуждено до нельзя. Замужство четырехъ сестрицъ сдѣлалось главною темою разговора во всѣхъ гостиныхъ; во всѣхъ столовыхъ и даже за карточными столами. Старый джентльменъ, любитель шелковичныхъ червей, не замедлялъ выразить свое рѣшительное мнѣніе, что мистеръ Робинсонъ принадлежалъ къ азіятскому племени, и потому намѣренъ взять за себя цѣлое семейство; на это замѣчаніе прочіе слушатели весьма серьёзно покачивали головами и называли это дѣло чрезвычайно таинственнымъ. Вообще, въ приходѣ надѣялись, что все это кончится прекрасно. Правда, тутъ очень много страннаго, ни съ чѣмъ несообразнаго; но вѣдь нельзя же безъ всякихъ основаній выражать свое мнѣніе; при томъ же миссъ Вилльсы уже и сами пожилыя лэди и могутъ, кажется, безошибочно располагать своими дѣйствіями, и что за тѣмъ каждый долженъ знать свое дѣло и не мѣшаться въ чужія дѣла и такъ далѣе.
Наконецъ, въ одно прекрасное утро, около осьми часовъ, къ дверямъ дома четырехъ сестрицъ подъѣхали двѣ наемныя кареты. Мистеръ Робинсонъ прибылъ туда десятью минутами раньше. На немъ былъ фракъ свѣтло-голубого цвѣта и толстые каразейвые панталоны, бѣлый галстухъ, бальные башмаки, лайковыя перчатки. Его пріемы и его обращеніе, судя по показанію горничной изъ 23 нумера, которая подметала въ это время лѣстницу, обнаруживали сильное душевное волненіе. Основываясь на томъ же показаніи, намъ извѣстно и то, что на кухаркѣ, отворявшей дверь мистеру Робинсону, пришпиленъ былъ огромный бѣлый бантъ къ бѣлому же чепчику, совсѣмъ не похожему на повседневный головной уборъ, которымъ сестрицы Вилльсы безъ всякаго состраданія старались обуздывать непостоянство вкуса въ женской прислугѣ вообще.
Извѣстіе о прибытіи жениха быстро разнеслось по всей улицѣ. Очевидно было, что торжественное утро наконецъ наступило; всѣ сосѣди размѣстились за оконными ширмочками и съ замираніемъ сердца ожидали, чѣмъ это все кончится.
Но вотъ дверь дома сестрицъ Вилльсъ отворилась, и въ то же время отворилась дверь первой наемной кареты. Два джентльмена и двѣ лэди — вѣроятно, домашніе друзья — одинъ за другимъ попрятались въ карету, свернули ступеньки, хлопнули дверцы, — и первая карета тронулась; на ея мѣсто подъѣхала вторая карета.
Уличная дверь снова отворилась; нетерпѣніе и душевное волненіе сосѣдей выходило изъ предѣловъ. На улицѣ показались мистеръ Робинсонъ и старшая миссъ Вилльсъ.
— Ну, я такъ и думала! сказала лэди изъ 19 нумера. — Я всегда и всѣмъ говорила, что старшая выходитъ замужъ: такъ оно и есть.
— Вотъ ужь я никакъ не ожидала этого! воскликнула молоденькая барышня изъ No 18, обращаясь къ подругѣ своей изъ No 17.
— Неужели, душа моя! возразила барышня изъ No 17 барышнѣ изъ No 18.
— Фи! какъ это забавно! воскликнула старая дѣва, неопредѣленнаго возраста, присоединяясь къ общему разговору, изъ No 16.
Но кто можетъ изобразить удивленіе улицы Гордонъ, когда мистеръ Робинсонъ съ одинаковою вѣжливостью пересажалъ въ карету всѣхъ дѣвицъ Вилльсъ, одну за другою, и наконецъ самъ, согнувшись подъ острымъ угломъ, скрылся къ сестрицамъ. Дверцы хлопнули, и вторая карета рысцей покатилась за первой каретой, a первая карета рысцей же катилась къ приходской церкви. Кто можетъ изобразить замѣшательство присутствующихъ, когда всѣ сестрицы Вилльсъ преклонились передъ алтаремъ на колѣни? или кто можетъ описать наступившее всеобщее смущеніе, когда при окончаніи брачнаго обряда со всѣми миссъ Вилльсъ сдѣлалась истерика и когда священное зданіе огласилось ихъ соединенными воплями?
Такъ какъ послѣ этого достопамятнаго событія четыре сестрицы и мистеръ Робинсонъ продолжали обитать въ томъ же самомъ домѣ, и такъ какъ замужняя сестрица никогда не являлась въ общество безъ прочихъ сестрицъ, то мы не ручаемся, чтобы сосѣди когда нибудь открыли между сестрицами настоящую мистриссъ Робинсонъ. Но одно весьма интересное обстоятельство, которое время отъ времени случается въ самыхъ лучшихъ семействахъ, помогло имъ сдѣлать окончательное открытіе. Прошло девять мѣсяцовъ, и жители улицы Гордонъ, смотрѣвшіе на это дѣло съ недавняго времени совсѣмъ съ другой точки, начали съ таинственнымъ видомъ поговаривать между собою и выражать свое сожалѣніе насчетъ здоровья мистриссъ Робинсонъ, то есть самой младшей изъ сестрицъ. Около девяти и десяти часовъ каждаго утра y дверей сестрицъ Вилльсъ безпрестанно показывались слуги съ посланіями слѣдующаго рода: "мистриссъ такая-то свидѣтельствуетъ свое почтеніе и желаетъ знать, какъ чувствуетъ себя мистриссъ Робинсонъ!" Эти вопросы обыкновенно сопровождались такимъ отвѣтомъ: "поклонитесь вашей госпожѣ и скажите, что мистриссъ Робинсовъ чувствуетъ себя не хуже вчерашняго." Фортепьяно въ домѣ ceстрицъ Вилльсъ давно уже замолкло, вязальныя иголки отложены въ сторону, рисовка остается въ страшномъ небреженіи; вмѣсто всего этого любимымъ занятіемъ всего семейства сдѣлалось шитье бѣлья такихъ крошечныхъ размѣровъ, какіе только можно представить себѣ. Прежній порядокъ въ гостиной совершенно нарушился, и еслибъ вы вздумали зайти туда утромъ, вы непремѣнно увидѣли бы на столѣ, подъ небрежно накинутымъ листомъ старой газеты, два или три миніатюрные чепчика, едва не больше тѣхъ, которые дѣлаются для куколъ средняго роста; увидѣли бы, можетъ быть бѣлую рубашечку, не слишкомъ широкую, но зато непропорціонально длинную, съ крошечной манишкой вверху и широкимъ кружевомъ внизу; a однажды мы видѣли на томъ же столѣ длинный и широкій бантъ, съ синими каймами, употребленіе котораго мы ни за что на свѣтѣ не могли отгадать. Спустя немного, мы узнали, что къ мистеру Даусону, медику-хирургу и аптекарю, который живетъ на ближайшемъ углу, и y котораго въ одномъ окнѣ красуется нѣсколько разноцвѣтныхъ фіяловъ, стали стучаться по ночамъ чаще обыкновеннаго; a однажды ночью мы не на шутку испугались, услышавъ, въ два часа ночи, что y дверей мистера Робинсона остановилась наемная коляска, изъ которой вышла толстая пожилая женщина, въ салопѣ и ночномъ чепцѣ, съ узелкомъ въ одной рукѣ и калошами въ другой; по всему видно было, что ея подняли съ постели во какому нибудь чрезвычайно экстренному случаю.