— Дрейфит, ну.
— А вот выгонят тебя из школы, — пытался парировать Минасик.
— Подумаешь! Это ты хочешь стать как наш профессор. А я лучше к Люлику пойду…
Люлька — парень лет девятнадцати — был известным на всю Подгорную хулиганом. Ходил он в шикарных диагоналевых галифе, сапогах «царского» покроя, со срезанными под прямым углом носами и, по уверению Ромки, всегда носил при себе финский нож.
— Вот такой! Шестой номер, ну! — Ромка, выставив перед носом перемазанные чернилами пальцы, показывал, какого размера у Люлика финка.
И вот неожиданно для всех пойти на «шатало» предложил Минасик.
— В воскресенье меня с вами все равно не пустят, — сказал он. — Искать озеро? Нет, безнадежное дело, не пустят. Пойдемте в пятницу с самого утра, а к концу уроков вернемся.
— Аоэ! — обрадовался Ромка. — Давай на «шатало»! Молодец, Копижир!
В Иве боролись два чувства: зачем удирать с уроков, когда можно пойти в воскресенье? Но, с другой стороны, как идти без Минасика? Ведь он-то в этом деле как бы главный. Без него и тритонов не найти — никто никогда их не видел. И карту они вместе чертили. Дорога к озеру вилась по ней пунктирной змейкой, все до одного ориентиры, перечисленные учителем зоологии, были нанесены разноцветной тушью: родник, старое кладбище, холм с одиноким дубом на вершине, загон для овец, каменный столб.
Да что там карта! Дело совсем в другом. Вот придут они на озеро, и вдруг тот же Ромка, наугад пошарив в воде, торжествующе заорет:
— Иф-иф-иф! Смотрите, я какуй-то гадость с хвостом поймал!
Но окажется, что это никакая не гадость, а великолепный экземпляр малоазиатского тритона. Мольге витата!
Ромка, который вообще во всей этой затее сбоку припека, который лишь благодаря доброте старичка зоолога имеет в четверти «посредственно с минусом», вдруг сделает научное открытие! И в журнале «Юный натуралист» появится фотография: Ромкина физиономия с нахальной улыбочкой и малоазиатский тритон, который, по общему мнению, должен водиться совсем в других краях. Ромка держит тритона за хвост своими перемазанными в чернилах пальцами с таким видом, словно он поймал по крайней мере нильского крокодила.
— Может, тебя все-таки пустят в воскресенье? — на всякий случай спросил Алик.
Минасик грустно покачал головой.
— Тогда пойдем на «шатало»! — Ива сказал это решительно, как отрубил. — Если уж Минасик рискует…
— Я не рискую, я только потому, что… это… в научном отношении…
— Научном-паучном! — перебил Минасика Ромка. — Идем, значит, идем. Все! Барахло надо вечером в старой кухне, наверху, спрятать. Сачок этот ваш, котелок, что там берем, ну еще? Только чтоб Джулька не увидела.
Джулька не увидела. Предлог уйти в школу раньше обычного нашелся. Залезть по стволу глицинии на крышу старой кухни и забрать припрятанное с вечера снаряжение, а заодно оставить там школьные портфели — дело минутное. Еще бы не наткнуться на улице ни на кого из соседей…
Ромка пересчитал собранные накануне деньги, сунул их в карман.
— Идите к Верхнему шоссе, — сказал он. — Я один в гастрономе сагзали[5] куплю. Зачем толпой ходить?
И верно, толпой ни к чему. Поэтому Алик, закинув на плечи берданку, пошел вперед; за ним, чуть отступя, Минасик. Он нес сачок. Замечательный сачок, сработанный Аликом накануне вечером. Последним шел Ива. Ему достался рюкзак с остальным имуществом.
Все складывалось хорошо, пока вдруг совершенно неожиданно они не услышали очень знакомый голос:
— Нет, что это такие за дети! Не то что уж не здороваются со взрослыми, но даже дорогу им не уступят!
Вот тебе и на — мадам Флигель! С базара, видать, тащится, с корзинищей.
— Здравствуйте… — упавшим голосом сказал ей Минасик.
— Сильно нужно мне твое «здравствуйте»! Видали, какой рыбак нашелся, цепляет своей дурацкой сеткой за лицо прохожих. А еще из интеллигентной семьи, врачи у него, видите ли, папа с мамой…
— Вернемся, пожалуй… — нерешительно предложил Минасик, когда мадам Флигель свернула за угол. — Застукала она нас.
— Чего застукала? — Алик даже не обернулся, продолжал шагать, придерживая рукой ружейный ремень. — Подумаешь!
— Тебе хорошо! Она твоего папу боится, не нарывается на него.
— Не ной! А то дождик пойдет.
И хотя Минасик продолжал еще некоторое время ныть, дождь все же не пошел. Напротив, ветер разогнал последние тучи, и солнце сразу же принялось поджаривать все вокруг: и крутой склон горы, начинающийся прямо от Верхнего шоссе, и каменную тропу, вьющуюся по нему, и самих путников, и город, который остался у них за спиной. Минасик в последний раз оглянулся на него, отыскал глазами зеленую крышу школы.