Обсуждения рассказов как-то не получилось. Даже въедливый Пивной Старик не стал искать блох, даже метр Золотов не возжаждал мести, а лишь смотрел на Лохматую, как на чудо, достойное уважения.
— Я бы хотел взять эти рассказы в свой журнал. Посмотрю глазами, а некоторые из них, право слово, напечатаю… — сказал Семенов.
Лохматая с готовностью протянула ему три ученические тетрадки, исписанные ученическим же почерком.
— Видите ли, — смутился Семенов, — рукопись — это совсем не значит, что должно быть написано от руки. Прежде всего эти вещи надо перепечатать.
— Перепечатать — это уже сложнее, — сказала Женька. — Написать — пара пустых, а вот перепечатать… Правда, у нас на работе есть машинка, я даже один раз ее трогала… Но она все время занята. Разве что в обеденный перерыв.
— Вот что, барышня, — резким тоном сказал Семенов, — когда вам говорят, что журнал ждет от вас рассказы, то имеется в виду, что они должны быть представлены в кратчайший срок. Иначе о вас могут просто-напросто позабыть, ясно? — Но потом смилостивился: — Ладно, я сам отдам их хорошей машинистке. Расплатитесь с гонорара.
— С гоно… чего?
Все невольно рассмеялись. Не было в этом смехе ни злобы, ни зависти, потому что собравшиеся люди все-таки любили литературу. Сейчас они все только что наблюдали чудо и не были настолько циничными, чтоб смеяться над чудесами. Кто знает — не коснется ли такое же чудо их самих?
Из-за всех этих событий никто не обратил внимания на незнакомого человека довольно своеобразной и внушительной внешности.
Не до него было. А фамилия его была Новоселов.
Фамилия его была Новоселов.
Только из романа Иванова, через столько-то лет Гусаров и Горчакова узнают, кто именно в один прекрасный день через соседей передал Женьке пишущую машинку. На листке, вставленном в каретку, Лохматая прочла одно лишь слово: «ПОДАРОК».
На листке, вставленном в каретку, Лохматая прочла одно лишь слово: «ПОДАРОК». И она поняла, что жизнь ее стала приобретать ярко выраженный сюжет.
Она не раздумывала о том, кто сделал ей такой подарок. Непременно раздумья ее замкнулись бы на Даниле. А это было бы неправдой — она точно знала.
Сейчас, через столько лет, она и без Иванова знала, кто из ее тогдашних знакомых был способен на такой поступок. Ванюша Соколиков мог бы, но отпадает, потому что появился значительно позже. А значит, лишь Новоселов. Но до Новоселова ли ей было тогда!
Услышав о таком дорогом подарке, да еще от незнакомого человека (как же, так и поверил), Данила исчез. И впервые у нее было чувство, что исчез он навсегда.
Понимала ли она тогда, как сейчас, что представляет собой Данила? Ведь все познается только в сравнении, а с кем она могла бы его сравнить?
Обращалась к литературе — куда там! Да и читала она еще очень плохо — плоско и однозначно. Недостаток опыта еще не позволял ей читать как положено, то есть изо всех сил напрягая мозг и сердце. Ей казалось, что жизнь, описанная в книгах, никоим образом не соприкасается с ее жизнью, потому что внешняя сторона была, разумеется, очень уж разной.
Сейчас-то она понимает, что нет явления, мысли, ситуации, сюжета, которые бы не повторились. Она уже понимает, что литература, особенно русская, в поддавки с жизнью никогда не играла и что все-то там уже написано. Написано на два века вперед.
Тогда же… Не теми словами и не теми примерами защищала она Данилу ну хотя бы перед Гусаровым. Откуда ей было знать, что Данила окажется почти единственным мужчиной в ее жизни, в котором сохранилось первейшее мужское качество — приходить на помощь, опекать, помогать. Гусаров, Новоселов, Ванюша Соколиков… Может быть, они были в сто раз лучше Данилы, но ведь она не проверяла их на любовь.
Он пришел в их школу в девятом уже классе. Кроме имени — Данила — ничего необычного. (Как выяснилось, такое имя ему дали потому, что первой ролью его мамы была Хозяйка Медной горы в «Каменном цветке».)
Любовь стряслась с ними уже перед самым окончанием школы, на первомайском вечере. Лохматая тогда была влюблена в Николаева — врожденного лидера подворотен. Николаев смело и размашисто шел к тюрьме, а Лохматая, как водится, его спасала. Для этого ей пришлось подружиться с сестрой Николаева, ходить к ним в дом, заучивать наизусть тонны современной поэзии. (Лохматая считала, что стихами можно исправить все и всех.)
И вот они с Николаевым поссорились. То есть это Лохматая так считала, что поссорились. Николаев так не считал. Никогда он с ней не дружил, не замечал ее даже тогда, когда она мельтешила в его собственном доме, а потому и поссориться с ней не мог.