Сьюзен дошла до ворот и оглянулась. Весь ее облик выражал колебание, наверное, она искала в себе силы сказать что-то важное. Что бы это ни было, Филип не собирался ее выслушивать.
— Очень мило с вашей стороны было заглянуть ко мне, — поспешно начал он.
Сьюзен растерянно попятилась.
— Берегите голову, вы сейчас в ворота врежетесь!
Сьюзен испуганно оглянулась — забор действительно был в опасной близости от ее затылка. Филипу показалось, что его грубый тон нисколько не обидел ее, более того, он явственно увидел на ее лице облегчение. Похоже, Сьюзен радовалась тому, что Филип оказался грубым, невоспитанным хамом. Что бы это значило? Филип хмуро взглянул на Сьюзен: загадки, сплошные загадки, черт бы их побрал!
Гордо распрямив плечи, Сьюзен двинулась к своей машине. Миранда двигалась иначе, но Филип с неудовольствием отметил, что любуется грациозной походкой, плавностью и мягкостью движений и жестов Сьюзен. Когда Сьюзен обернулась, он вновь был очарован чувственным изгибом ее губ.
Сьюзен села в машину, но не спешила трогаться, продолжая какое-то время смотреть на Филипа через ветровое стекло. Затем она завела мотор.
Вскоре желтенький, как цыпленок, «мини» пропал из виду. Филип продолжал стоять на крыльце. Он думал о том, что, наверное, никогда больше не увидит Сьюзен Уэллс, и говорил себе, что это к лучшему, но никак не мог забыть терпкий вкус и нежную теплоту ее губ.
Было уже довольно поздно, и, только начав дрожать от вечерней прохлады, Филип очнулся и понял, что на нем нет ничего, кроме полотенца. Нужно снова принимать горячий душ. Вздохнув, Филип направился в дом.
3
— Может, это и к лучшему, — говорила себе Сьюзен Уэллс, отъезжая от дома Филипа Мастерсона. — Он совершенно неподходящая кандидатура.
Несмотря на уверенность, с которой была произнесена последняя фраза, Сьюзен была расстроена всем происшедшим — возможно, из-за шишки?
Но она знала, что дело вовсе не в этом.
Поцелуй на крыльце дома Филипа Мастерсона — вот что не давало Сьюзен покою. Она никак не могла выкинуть его из головы — это оказалось не так-то просто. Уверяя саму себя в том, что этот поцелуй ничего не значит, Сьюзен чувствовала себя плохой актрисой и не верила сама себе. Можно солгать кому угодно, но невозможно обмануть себя. Она провела языком по губам, вспоминая вкус и силу губ Филипа. Это было мучительно. Хорошо было одно — то, что во время этого поцелуя на какой-то момент Сьюзен пришла в себя и смогла-таки вырваться из рук Филипа. Ей пришлось ударить его сумочкой, иначе ситуация грозила выйти из-под контроля — Бог знает чем мог бы закончится их поцелуй.
— Это уж точно, — сказала она самой себе, вновь вспомнив сильные руки, привлекшие ее полчаса назад к чуть влажному, наверное после душа, мускулистому торсу.
Сьюзен зажмурилась, стараясь отогнать наваждение, но вовремя спохватилась и распахнула глаза, крепче вцепляясь в руль.
— Он все равно не годится для этой роли! — почти крикнула она, надеясь, что чем громче — тем убедительнее.
Поостыв, Сьюзен решила обратиться к фактам.
— Во-первых, он вышел открывать дверь в полотенце, — тоном школьной учительницы сказала она, мысленно загибая один палец.
Это не помогло — Сьюзен вновь невольно окунулась в воспоминания о Филипе Мастерсоне. Должно быть, не стоило говорить о полотенце — Сьюзен снова едва не зажмурилась, так ясно представила она полуобнаженное тело Филипа.
Он был похож на греческого бога — поблескивающий от воды торс с буграми мышц, мужественный разворот плеч, сильные и стройные ноги. Этот облик античного божества довершали влажные вьющиеся темные волосы и на редкость правильный, почти классический профиль. И глаза — темные, непроницаемые.
Словом, Филип Мастерсон оказался совершенно не таким, как ожидала Сьюзен. Не таким, как на фотографии, которую она нашла, разбирая вещи своей умершей сестры.
На этой фотографии Филип был так же красив, как и в жизни, но это, казалось, был абсолютно другой мужчина. Когда Сьюзен подошла к дому и услышала неистовое пение Филипа, она на секунду подумала, что нашла наконец человека с фотографии. Но вот он вышел на крыльцо, и от ее уверенности не осталось и следа. Ни намека на улыбку, непроницаемый жесткий взгляд и подчеркнуто отчужденное поведение.
И все же Филип был прекрасен. Сьюзен смотрела, как струйки воды стекают по его литому торсу, стыдясь так нескромно разглядывать его и будучи не в силах отвести глаза. Стоит ли удивляться, что в конце концов она так засмотрелась, что позорно свалилась с крыльца? И стоит ли удивляться, что Миранда была от Филипа без ума?
— Остановись! — приказала себе Сьюзен. — Хватит думать об этом. Все равно он не подходит. Подумать только, открыть дверь в одном полотенце! Это бы еще ладно — но его кухня! В жизни не видела такого беспорядка. А его собака — она просто омерзительна! Филип Эмери Мастерсон — просто грубиян и хам! И хватит думать о нем, это просто глупо. Он не подходит. Не подходит — и точка.
Тем временем Сьюзен уже подъехала к небольшой опрятной гостинице в центре Хэвена, где сняла номер перед тем, как отправиться к Филипу Мастерсону.
Улицы городка словно вымерли. По дороге Сьюзен не встретила ни одного человека, только старая облезлая псина, спящая перед дверью гостиницы, подняла на мгновение сонную морду, прищурилась на Сьюзен и снова уснула.
Поднявшись в свой номер, Сьюзен уселась на стул у окна и вновь задумалась.
— Надо бы позвонить Барту Катреллу, — пробормотала она, не спеша, однако, спускаться вниз и просить у хозяйки разрешения воспользоваться телефоном.
Барт Катрелл оставался пока единственным кандидатом, подходящим для целей Сьюзен. Кроме того, на ее прошлый день рождения он торжественно преподнес ей кольцо с бриллиантом и теперь все зависело только от ее ответа. Но это было до того, как Сьюзен нашла среди вещей сестры фотографию Филипа Мастерсона. Барт Катрелл владел магазином в Кардиффе — родном городе сестер Уэллс. Он никогда не ходил по дому — и тем более не открывал дверь гостям! — завернутый в полотенце. Даже дома — у Барта был милый опрятный домик — он неизменно облачался в костюм и галстук. Это импонировало Сьюзен, равно как и то, что в доме Барта при всем желании нельзя было сыскать ни одной пылинки, а уж образцово-показательная кухня просто сверкала чистотой. Кроме того, Барт разделял нелюбовь Сьюзен к собакам. У него была красивая пушистая кошка по кличке Мисти.
Филип Мастерсон явно не выдерживал такой конкуренции. Авторемонтная мастерская, маленький домик с облупившейся краской, утопающий в неряшливых зарослях сирени, отвратительная слюнявая собака, которую, по всей видимости, никогда не мыли, и захламленная кухня в придачу — вот и все, чем он мог похвастаться. Да и траву возле дома иногда подстригать надо, саркастически добавила про себя Сьюзен. Кроме того, у Филипа на пальце не было обручального кольца — Сьюзен почему-то казалось, что это еще один штрих к неприглядному портрету Филипа Мастерсона. Раз уж мужчина с такой внешностью не женился до тридцати — наверняка у него тяжелый неприятный характер.
— Что за бред я несу! — вслух возмутилась Сьюзен. — Недовольна тем, что у него нет жены! Если бы он был женат, вообще не имело бы смысла с ним разговаривать.
Сьюзен разозлилась на себя за то, что снова начинает поддаваться эмоциям. Она делала, может быть, самое важное дело в своей жизни, поэтому обязана была все трезво взвешивать и оценивать. Возможно, прежде чем вычеркивать Филипа Мастерсона из списка, следовало бы спокойно, без ненужной горячки все обдумать. Их с Филипом неудавшийся разговор еще не дает оснований делать поспешных выводов. Возможно, она просто выбрала неудачный момент для знакомства — не предупредила Филипа о своем визите заранее, свалилась как снег на голову.
Да, Филип насильно поцеловал меня, думала Сьюзен, но ведь он принял меня за Миранду — так что вовсе необязательно, что он самовлюбленный хам, уверенный в своей неотразимости и набрасывающийся на всех женщин с поцелуями.