Вспоминая, я улыбнулся. С тех пор объятий и поцелуев было много. А тогда я был мальчишкой. Несмышленым мальчишкой. Мой друг Антон даже посмеивался надо мной.
Полночи я вспоминал. Видимо, в самом деле выспался. Вспоминал первое свидание, когда я принес ей букет ромашек. Ромашек!
А потом мы поженились. И переехали на свою квартиру. А кстати, сколько мы женаты? Несколько лет. Но сколько точно?
Я призадумался, но точную дату вспомнить не смог. Видимо, тоже последствия наркоза.
Аэлина пришла днем. Как я понял из разговора врачей, она просидела под дверью что-то около часа. Когда врач попросил медсестру позвать девушку, я улыбался, предвкушая встречу.
Она зашла. Неуверенно подошла к кровати, робко улыбнулась.
- Привет, - ее улыбка согрела меня.
- Привет, - пошевелил я губами.
Медсестра была занята делом и даже не смотрела в нашу сторону. Мама Аэлины спала. Так что у нас было время поворковать.
Я поманил ее рукой, призывая подойти ближе. Неуверенными шагами она все же подошла. Я взял ее за руку и потянул к себе, приближая ее лицо.
Я соскучился! Мне требовался немедленный поцелуй!
Аэлина уперлась рукой мне в грудь.
- О, нет, здесь нельзя, - выдохнула она в мои губы.
Ее дыхание опьянило. Полураскрытый ротик манил.
Я сделал быстрое движение ей навстречу. Успел увидеть шокированный взгляд, прежде чем поймал ее губы.
Идея была в том, чтобы слегка коснуться ее губ. Но стоило мне это сделать, как я поплыл. Как же хороша она была!
Я с упоением принялся целовать ее. Оторваться уже не мог. Открыл на миг глаза, желая заглянуть в ее. Увидел в зеленых зрачках море страсти, и чуть не задохнулся от счастья.
Аэлина все же нашла в себе силы оттолкнуть меня. Девушкам свойственно благоразумие.
Я довольно улыбнулся. Ее щеки алели, и она стыдливо оглядывалась.
***
Такое больше не должно повториться! Ни в коем случае!
Я же поцеловала чужого мужа! Дура набитая!
Но разве могла я устоять? Я честно пыталась. Но это выше моих сил!
Я оглянулась. Дима полусидел и счастливо улыбался. Как Чеширский кот. Может…
Может, у него есть ко мне чувства?
Я одернула себя. Бред это все. А я дура!
Мама привлекала к себе внимание. Задумавшись, я не сразу заметила. “Дай пить” - прошептала она.
Сегодня или в крайнем случае завтра маму должны перевести на отделение. Фактически это значит, что кризис миновал. Самое страшное позади. Долечиться нужно, конечно, но опасаться уже нечего.
Вместе с тремя медсестрами мы посадили маму на край кровати. Часть терапии, чтобы легкие быстрее поправились. Сама мама все еще плохо двигалась.
Мы начали с того, что положили ее на бок. Потом одна медсестра потянула за руку, другая опустила маме ноги, а я и третья медсестра поднимали со спины. Когда посадили, медсестра, стоящая рядом со мной, привела спинку кровати в вертикальное положение.
- Я держу, ты коробки положи, - указала девушка на коробки, стоящие рядом с кроватью.
Я взяла одну - тяжелая! - потом вторую и обе поставила торцом вниз; под спину положила подушку, создав мягкую прослойку.
- Удобно? - спросила медсестра у мамы.
Мама кивнула. Я обошла маму, встав перед ней, и поправила простынь. Чтобы не сидела без дела, заставила ее шевелить руками и ногами. Видно было, что движение дается ей с трудом, но если этого не делать, она надолго застрянет в постели.
Я старалась не смотреть на Диму. Обдумывала.
Будет правильным рассказать ему правду. Мы не состоим ни в каких отношениях, и вольности между нами неприемлемы.
Страшно подумать, как он воспримет правду, но так было лучше. Похоже, это заблуждение может завести нас в такие дебри, из которых мы потом не выберемся.
Мама устало прикрыла глаза и тут же закашлялась. Кашель затянулся; подошла медсестра.
- Просанировать?
Мама кивнула. Медсестра взяла трубку от плевроаспиратора, открыла трахейную трубку в горле.
- Покашляйте.
На такие процедуры меня просили отходить, чтобы не мешать. Раньше вообще выгоняли.
Я подошла к Диме. Он лежал, рассматривал потолок. При моем приближении оживился.
Его лицо осветила мальчишеская улыбка, от которой я растерялась. Улыбнулась в ответ, забывая, зачем вообще подошла.
И как мне все рассказать? Он же расстроится! И тут же упрекнула себя: а я не расстроюсь? Не расстроюсь, когда он скажет: "Извини, ошибочка вышла!"
Я собралась с силами:
- Дима, послушай, - в горле сразу образовался неприятный ком.
Вмиг став серьезным, Дима приготовился слушать.
Но я не успела ничего сказать. В коридоре раздался шум, и врач опрометью бросилась навстречу бригаде.
- О, черт, мне пора! - не удержалась я.
Я поспешила уйти. В палату завезли каталку, веля мне покинуть помещение. Уходя, я успела увидеть расстроенный взгляд любимых глаз. Я не хотела уходить, по-видимому, и Дима не хотел, чтобы я уходила. Но я должна была.