— Не знаю, Хенк. Я Охотник. Мне легче потерять вас, чем несколько цветущих миров.
Хенк не слушал:
— Что бы вы ни говорили, Петр, я — землянин. Я помню себя.
— Это ложная память, Хенк. Она внушена тебе.
— Кем?
— Я не знаю.
Хенк поднял голову.
В диком пепельном небе Симмы широко расходились косматые полосы полярного сияния. Квазар Шансон возмущал ионосферу планеты, и цветные полотнища медленно раскачивались, как занавес, прикрывающий гигантскую сцену. В любой момент этот занавес могли раздернуть.
Челышев ни в чем не убедил Хенка.
Да, тахионный флот Арианцев и Цветочников попытается рассеять протозид. Но успеет ли? И та ли это мера?
— Мне не нравятся твои слова, Хенк.
— А мне не нравится то, что начнется в районе квазара Шансон, как только туда придут корабли Арианцев и Цветочников.
— Почему же тебе не попробовать? Этот протозид, которого ты распылил... Он все еще там.
Хенк думал.
Он перебирал варианты.
Наконец он спросил:
— Когда я могу стартовать?
— Через два часа... Курс для «Лайман альфы» рассчитан...
Они помолчали, и вдруг Челышев сказал:
— Возможно, я действительно убедил тебя, Хенк, но меня не оставляет чувство, что мы опять совершаем какую-то ошибку.
16
Хенк не хотел запираться в комнате, он пошел в бар.
Арианцы, как всегда, оказались бдительны. Узнав Хенка, они сразу всей семьей дружно покинули помещение. При всем унынии, что ясно читалось на их слишком правильных псевдолицах, им нельзя было отказать в гордости. Их жест отлично вписался в панораму полярных льдов, медленно разворачиваемых течением в сторону длинного антарктического мыса.
Тоска.
Льды.
Бармен Люке демонстративно отошел к холодильнику, а перегонщик Ханс отвернулся.
Но у стойки сидел красавчик Хархад, к нему и подсел Хенк.
— Два титучая!
— Твой счет заморожен, — сказал бармен Люке, не оборачиваясь. — Мы не знаем твоих гарантов. Из-за тебя я влетел в убытки.
— Два титучая, — вмешался Хархад.
Все это время Ханс копался в пульте климатизатора. Льды медленно уплывали за горизонт. На мгновение вспыхнула вдали панорама земного города. Над ним высветился участок неба, прожженный пульсаром.
Ханс вновь и вновь вносил коррективы.
Вдруг пахнуло влажным теплом.
«Ханс, он, наверное, с юга», — подумал Хенк.
Впрочем, на юг это мало походило. Нечто вроде огромного, плотно вросшего в болото уродливого ананаса подперло стойку. Стену закрыли рубчатые ветви кладофлебусов, вдоль стойки легла мохнатая от лишайников гигантская цикалоидея. Она рухнула, по-видимому, недавно, ее толстый ствол щетинился листовыми черешками, плотно упакованными в какие-то волосатые наросты. За сплетением уродливых корней, вырванных из земли, прятался, подрагивая зеленой кожей, полутораметровый мозопс, весь, от коротких лап до бронированной плоской головы, уляпанный неприятной слизью.
— Убрал бы ты эту тварь, Ханс, — раздраженно покосился Люке.
Перегонщик не ответил.
— Вы плохо знаете историю Земли, Ханс, — Хенк усмехнулся. — Сплошная эклектика. Вы перепутали все эпохи.
Слова Хенка прозвучали двусмысленно. Пододвинув к Хенку бокал с титучаем, Хархад негромко сказал:
— Минут через двадцать Шу получит нужную карту.
— Я предпочел бы получить свой курсопрокладчик.
— Ишь, какой мудрый со звезд, — не выдержал наконец перегонщик. — Что? Тебя потянуло к Стене? К этим безмозглым тварям?
Ханс, несомненно, имел в виду протозид.
— Я предпочел бы, чтобы вы называли их как-нибудь иначе, Ханс.
— Протозиды!
Само слово в устах Ханса прозвучало как ругательство.
— Почему вы не вернетесь домой, Ханс? Зачем вам сидеть на Симме?
Ханс презрительно рассмеялся. Он не собирался дискутировать с каким-то икс-обероном.
Какое-то время все молчали. Только мозопс по-собачьи встряхивался в корнях цикадоидеи и мерзко, не к месту, зевал, судорожно раздвигая мощные челюсти.
— Он омерзителен... — произнес Ханс с оттенком непонятного восхищения. Он имел в виду мозопса. — Он, конечно, омерзителен, но он наш. Он жил на нашей земле, он дышал нашим воздухом и пил нашу воду.
— Вы и ко мне испытываете отвращение, Ханс?
Перегонщик резко вскочил, и Хархад замер, готовый вмешаться в любую минуту.
— Я бы мог убить тебя, псевдохенк! — с ненавистью выдохнул Ханс. — Ты ждешь, ты прислушиваешься, ты присматриваешься к нам. Ты любезен, ты прост, а где-то рядом, благодаря твоим проклятым друзьям, три древние цивилизации уже поют отходную! Ты чужд нам больше, чем эта тварь! — Ханс ткнул кулаком в сторону сразу замершего мозопса. — Зачем ты пришел к нам? Кто тебя звал? Зачем на тебе человеческое тело?
— Любовь к своему, Ханс, не должна строиться на ненависти к чужому.
— Заткнись! — заорал Ханс. — Космос ворует у нас людей, мы привыкли к этому. Но зачем он подбрасывает нам псевдохенков? Разве к этому можно привыкнуть? Когда я впервые в своей жизни погнал пылевые облака к этим твоим тварям, мне говорили: «Зачем это тебе, Ханс? Пусть они сдохнут, эти твои первичники! Они же чужие, им на нас наплевать, они никогда никому не помогли, они никогда никому не протянули руку помощи. Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной». Это же дохлая зона, Ханс, говорили мне. Там все мертво от радиации, холода, там все убито гравитационными флуктуациями! Сейчас я вижу, что они были правы, не следовало подкармливать этих тварей.
«Ну да... Первичники... Дохлая зона... Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной...»
Хенк чувствовал: он впервые коснулся нити, которая могла привести к разгадке.
«Первичники... Дохлая зона... Ни одно разумное существо...»
Он улыбнулся и взглянул прямо в глаза оторопевшему от неожиданности перегонщику.
— Держу пари, — вспомнил он слова Челышева. — Придет время, Ханс, ты сам захочешь пожать мне руку.
— Не руку! — пришел в себя звездный перегонщик. — Совсем не руку! Какую-нибудь омерзительную псевдоподию!
«Первичники... Дохлый сектор... Нет, он сказал — дохлая зона... Впрочем, это все равно...»
Хенк встал.
Он не протянул руку бармену Люке, он не спросил его, где обещанная шляпа? «Я сам найду ее... На Земле...» Хенк торопился к Шу. Его подгоняла странная догадка.
Он шел к выходу, ступая прямо по доисторическим лужам.
Он боялся упустить кончик нити, так ко времени подброшенный ему Хансом.
17
Он сидел перед экранами, озаренный неярким светом. Мысль о том, что он покидает Симму, и может быть надолго, может быть навсегда, ничуть Хенка не тревожила. Он понимал Петра Челышева: таких, как он, псевдохенков следует держать подальше от настоящих людей.
Он опять подумал о Симме.
Не такая уж затерянная планетка.
Если раньше о ней знали в основном пилоты, почтовики да звездные перегонщики, то сейчас она на слуху у всего Межзвездного сообщества. Несколько крупнейших цивилизаций, затаив дыхание, ждут сейчас сообщений Челышева о передвижении протозид.
А протозиды не останавливались.
Булавочные очаги чудовищных, невероятных масс, безмолвные протозиды описывали сложную циркуляцию, выводящую их к единому центру, к квазару Шансон. Вселенная, конечно, большая штука, ее не так просто сломать, и все же...
На всех трех экранах перед Хенком крутились, как акробаты, ряды цифр. Низко выли вакуумные насосы. «Лайман альфа» пробуждалась. Вместе с нею пробуждался и Хенк. По крайней мере, находясь на «Лайман альфе», он ни от кого не зависел.
Впервые за много лет мысль об одиночестве не угнетала Хенка.
Но зачем он так тянет время? Он действительно боится того, что уже не увидит Симму?
Эта мысль его испугала. Он не хотел так думать.
Экран внешнего инфора вдруг вспыхнул. Диспетчер смотрел на Хенка с откровенной неприязнью:
— Как у тебя?
— Норма.
— Начинаю отсчет.
Хенк внимательно вслушивался в тревожный стук метронома. Этот стук означал: через пять минут он, Хенк, покинет Симму, через пять минут он, Хенк, может потерять последний шанс когда-либо вернуться на Землю.