В четвёртом классе…
А впрочем, не стоит их воспроизводить так подробно — похожих всё равно не было. Я о поцелуях.
Ты лучший, Алёша!
— Но на большее не рассчитывай! — постаралась передать эту мысль строго. — Никакого секса! У меня там…
— Так тебя на самом деле изнасиловали?
Вот те здрасьте-пожалуйста! Это что за сомнения такие, умник!?
— Хорошо, хорошо, — говорит он поспешно, заверяя меня в благонадёжности. — Ничего больше этого.
И кладёт ладони мне на грудь. Да, это уже не второй класс, они вполне округлые и налитые. Врать не буду — мне хорошо.
Однако его нежданное и такое циничное замечание свербит в душе и вызывает лёгкий протест.
— Алёш, а как твоя фамилия? — спрашиваю я, отрываясь от его губ.
— Пахомов, — отвечает он.
— А отчество? — со мной лёгкая паника.
— Егорович.
Ну, блин, приехали!
— Так, молодой человек! — схватила я его за руки и оттолкнула от себя. — Что вы себе позволяете, в конце концов? Ну-ка, наххаузе! Мама-папа обрыдались уже, небось, в поисках. Да и меня дед заискался поди. Дед — бывший милиционер и охотник, у него винтовка.
И схватив сброшенный для услад бежевый пиджачок, который с матерью покупали специально на лето и сегодня его дебют, почесала вдоль по улице до дедовской хаты. Надеюсь, в правильном направлении.
— Женилка ещё не выросла! — обернулась и крикнула покинутому любовнику.
Хотелось плакать. От сожаления, от чего же ещё.
КРОВОСМЕСИТЕЛЬНАЯ СВЯЗЬ
«Смутные опасения терзали Марию всю ночь. Она вовсе не ожидала от себя такого. Лечь в постель практически с первым встречным — это был вызов всей её предыдущей благочестивой жизни. Оставалось лишь успокаивать себя тем обстоятельством, что с предыдущей жизнью она решительно и бесповоротно порвала.
И потом — все эти совпадения, что проскальзывали в его рассказах о своём отце и ушедшей из семьи матери… А самое главное — родимое пятно на правой ягодице, такое же как у неё.
Под утро она решилась на нечто, чего ещё пару дней от себя никак бы не ожидала. Освободившись из-под объятий Алекса, Мария выскользнула из-под одеяла, сделала два шага к столику с резными ножками, на котором лежала походная сумка её случайного возлюбленного…
Первым же изъятым наружу документом оказалось рекомендательное письмо отца Алекса к некоему господину Дугласу, управляющему текстильной фабрикой в Бостоне. Под письмом значилась подпись: мистер Джозеф Пэмбл, школьный учитель.
Письмо бесшумно вывалилось из ослабевших рук Марии.
— Боже мой, что я наделала! — прошептала она. — Он мой брат… Господь покарает меня за этот грех».
А меня — нет. Потому что не Господь Бог, а здравый смысл отвёл от меня все грехи.
Впрочем, на ягодицы его стоило бы взглянуть. Это я маху дала. Взглянуть, спичкой подсветить — а потом уже убежать. Вдруг там действительно такое же родимое пятно?
Тридцать три и три десятых процента — вот какие шансы на совпадение. На то, что он мой брат. Не так уж и много.
ОПОЗНАНИЕ ПРОШЛО УСПЕШНО
— Задержали!? — изумлёнными глазами смотрела я на милиционера.
Это Федя Маслов, старшина. Помощник младшего лейтенанта Кондакова во вверенном им для охраны безопасности граждан участке. Совсем молоденький, только-только из армии. Примчался на «УАЗике» как ошпаренный, ввалился в избу и заорал, что мне срочно надо собираться.
— Не только задержали, а и кокнули! — торжествующе объявил он. — Потому что тот применил вооружённое сопротивление. Игорь лично всадил в него две пули. Тебе надо опознать и подтвердить — да, этот.
— А вдруг не этот? — бормотнула я, отчаянно пытаясь разобраться с мыслями и эмоциями.
— Ну, может и не этот… — печально согласился он. Но тут же взбодрился. — Теоретически. Но по описанию подходит стопроцентно. Лет восемнадцать — двадцать два. Рост около ста восьмидесяти. Одет в тёмно-синие спортивные брюки с полосками на боках и жёлто-синюю футболку. На лице — небритость. Глаза карие. Зубы неровные, в разные стороны смотрящие. Особые приметы — крупная родинка на шее. Правда не с правой, как у тебя в показаниях, а с левой стороны, но ты в суматохе насильственного акта могла и перепутать, так ведь? Короче, поехали быстрее!
— А дедушки нет дома! — моргала я и ехать не хотела.
— Да зачем нам твой дедушка!? Нам ты нужна!
— Я боюсь без него.
Хотя и не боялась. Просто дико и странно: как так нашли? Разве могли?
— Светлана! — вышел из себя Федя. — Ты с представителем власти говоришь! Все следственные мероприятия проводятся исключительно в твоих интересах. Я тебя туда и обратно отвезу. Безопасность гарантирую.
Ехали быстро. Не больше пяти минут — да и куда тут больше? По дороге Маслов как бы невзначай заметил, словно продолжая ранее сказанное:
— Только тебе самой о безопасности надо бы задуматься. С тобой такая трагедия произошла, а ты по клубам шляешься. Пляшешь там со всякими.
Ничего не утаишь в деревне. Вот едва захочешь здесь пожить — сразу расхочется. Никакой индивидуальной территории. Бешеный рентген со всех сторон.
— Он тебе не пара, — ещё добавил, уже после того, как заглушил мотор. — Лёша Пахомов — это придурок местный. У него с головой не в порядке. Поостереглась бы. У нас и нормальных ребят хватает.
Через дорогу, прямо напротив отделения, на корточках сидели два цыгана. Ну, я так решила, что они цыгане — черноволосые, одеты как-то нелепо. Сидели и грызли семечки. Один молодой, другой в возрасте — с бородой. Маслов бросил на них короткий, но выразительный взгляд, а они пристально и этак оценивающе вперились в меня. Я фыркнула про себя и отвернулась.
Ещё машина странная стояла — вроде милицейская, но какая-то хитрая. На ней надпись — «Лаборатория».
Необычайно нервный младший лейтенант Кондаков встретил меня на входе.
— Вот так, Бойченко Светлана, вот так! — произносил он скороговоркой. — Вот так милиция работает. Неотвратимость наказания — главное условие правосудия. Сам виноват, сам. Мало того, что на сексуальное насилие решился, так ещё и с пистолетом на милиционера бросился. Если бы не секция дзюдо, не стоял бы я сейчас перед тобой. Секция дзюдо — она спасла… Отобрал оружие и направил его на преступника. Ну а что оставалось? Сам-то безоружен был. Ну что, опознаешь?
Прошли с ним в подсобку, тело там. Лежит на трёх сдвинутых стульях. Никакой простыни, рот приоткрыт, выражение нелепое — тужится словно. В помещении дядька в милицейской форме и тётка в обыкновенной. Видимо, из райцентра. Она приятная — приобняла, улыбнулась.
— Не страшно? — спросила. — Сможешь?
Лет двадцать, верно. Спортивные брюки. Футболка. На ней два кровавых пятна — следы от выстрелов. И да — небритость. Щетина настоящая.
Я постояла, посмотрела, помялась. Причудливость момента душила и низвергала в водоворот иллюзорности. Но странное дело — ощущение потери контроля не явилось. Как раз таки наоборот — контроль ощущался полный.
Помялась и ляпнула:
— Он самый.
Кондаков тут же протянул протокол. Я подписалась.
— А второго мы скоро найдём, — заявил он мне на прощание. — Непременно найдём. Можешь не сомневаться.
Мы вышли с Масловым наружу, цыгане всё ещё на корточках. Взглянули на нас, поднялись и не спеша тронулись вдоль по улице.
ЗА ПЕСОЧКОМ
— Цыгане, да. Табором встали. Пару дней как.
Это Марина. Мы с ней в сельпо выпиливали. Торопились. Песок, видите ли, выбросили. Сахарный.