Фаюнин (вцепясь в локоть Мосальского). Только не здесь, Александр Митрофанович, ради Христа, миленький… не здесь! Тут же еда, вы мне всю обстановку забрызгаете. Там у нас тихий чуланчик есть… Александр Митрофанович!
Шпурре также показывает жестом, что делать это предпочтительнее там. Федора уводят.
Анна Николаевна. Если не уйти… то хоть отвернуться я могу, господин офицер? Я не люблю жандармских удовольствий.
Мосальский (смешавшись). Вы свободны. Благодарю вас, мадам.
На ходу расстегивая рукав сорочки, он спешит догнать ушедших.
Анна Николаевна. У меня закружилась голова. Проводи меня, Иван.
Видит на полу оброненный платок Федора. Вот она стоит над ним. Она поднимает его. В его центре большое красное пятно… Все смотрят. Она роняет платок.
И тут кровь. Какая кровь над миром…
Фаюнин любезно провожает Талановых до дверей. Анна Николаевна уходит первою.
Фаюнин. Железная у тебя старушка, доктор. (Притворяя за ними дверь.) Ты послабже будешь.
Исподлобья поглядывая на телефон и внезапно меняя направления, Шпурре ходит по комнате. Он даже берет трубку, свистит, стучит по ящику, как бы стремясь разбудить в нем голоса победы. Потом очень обеспокоенный Мосальский вводит мотоциклиста. Отдание чести. Из громадного штабного конверта Шпурре извлекает крохотную, в несколько слов, записку. Он вертит ее в руках. Мосальский воровски заглянул через плечо. В его лице отразилась растерянность.
Шпурре. Verhör vertagen![32]
Уходит мотоциклист. Удаляются офицеры. Конвойный командир снимает караул: «Wegtreten, marsch!»[33] Шпурре все еще смотрит в записку.
Фаюнин. Ай новости есть, милый человек?
Мосальский (торопливо застегивая запонку на обшлаге). Не пришлось бы тебе, Фаюнин, где-нибудь в канаве новоселье справлять. Плохо под Москвой.
Фаюнин (зловеще). Убегаете, значит… милый человек? А мы?
Уходит и Мосальский. Шпурре все стоит. Фаюнин осторожно, чтоб разведать обстановку, подходит к нему с бокалом вина.
Не позволите винца… для поддержания сил?
Точно не узнавая, Шпурре смотрит на него сверху вниз и вдруг хватает за плечи. Это разрядка бешенства. Оба бормочут что-то — Шпурре и Фаюнин, раскачивающийся в его лапах. Вино расплескивается из бокала. Откинув градского голову в кресло и оглашая тишину одышкой, Шпурре покидает гостеприимного именинника. Фаюнин долго сидит зажмурясь: судьба Кокорышкина еще витает над ним. Когда он открывает глаза, в меховой куртке, надетой на одну руку, другая на перевязи, перед ним стоит Колесников и с любопытством разглядывает его.
Колесников. Шею-то не повредил он тебе?
Фаюнин щурко смотрит на него.
Я бы и раньше зашел, да вижу — ты с гостем занят… (И показал жестом.) Мешать не хотел.
Фаюнин (с ядом). В баню, что ль, собрался, сынок?
Колесников. Уходить мне пора. Засиделся в отцовском доме.
Фаюнин. Посиди со стариком напоследок… Федор Иваныч.