— А у нас в Берлин без музик…
— Как же ты раньше говорил нам, что здесь музыка, что здесь даже ученые рыбы играют, что здесь какой-то ваш немец Амфибиен оркестром дирижирует.
— Никогда я этого, ваше превосходительство, не говорил.
— Глаша! И он еще мне смеет врать в глаза!
— Говорили вы, говорили. Мы даже сейчас вас спросили про Штрауса, а вы сказали, что Штраус дирижирует в Зоологическом саду, а здесь Амфибиен, — подхватила Глафира Семеновна.
— Мадам, вы меня не так поняли. Никогда я про музыку не говорил. Амфибиен — звери: крокодилен, змеи; штраус тоже звери — птица.
— Что вы мне про Штрауса-то зубы заговариваете? Штраус дирижер, капельмейстер-музыкант, композитор. Я сама его вальсы на фортепьянах играю.
— Ах да, да… Но тот Штраус не в Берлин, а в Вене. А я вам говорил про штраус-птица.
— Ну, переплет! Нет, Неметчина нам не ко двору! — прошептал Николай Иванович. — Даже и по-русски говорим, так друг друга понять не можем. Так нет в здешнем аквариуме музыки? — спросил он швейцара.
— Нет, нет. Здесь звери. Амфибиен тоже звери.
— Никакой музыки нет?
— Никакой.
— Так на кой же шут ты нас, спрашивается, привел сюда? На кой же шут я зря три немецких полтинника в кассе отдал, да еще за хранение платья заплатил! Веди назад!
Швейцар пожал плечами и поплелся к выходу. Сзади следовали Николай Иванович и Глафира Семеновна.
— Ведь ты знаешь, что я не могу смотреть на змей… Когда я увижу змею, у меня делается даже какое-то внутреннее нервное трясение и я становлюсь больна, совсем больна, — говорила она мужу.
Уже надоело!
— Куда ж теперь? — спрашивал Николай Иванович Глафиру Семеновну, выходя из аквариума на улицу.
Сопровождавший их швейцар хотел что-то сказать, но Глафира Семеновна раздраженно воскликнула:
— Никуда! Решительно никуда! С меня и этого удовольствия довольно. Прямо домой, прямо в гостиницу, и завтра с первым поездом в Париж. Не желаю больше по Берлину ходить. А то опять вместо музыки на какую-нибудь змею наскочишь. Достаточно. Будет с меня… Угостили в аквариуме… Ну что ж вы встали! Ведите нас обратно в гостиницу, — обратилась она к швейцару.
— Я хотел предложить для мадам…
— Ничего мне предлагать не нужно… Прямо в гостиницу.
— Глаша! Но зайдем хоть в какую-нибудь биргале пива выпить, — начал Николай Иванович.
— Пива в гостинице можете выпить. — И Глафира Семеновна пошла одна вперед.
— Не туда, мадам. Не в ту сторону… В гостиницу направо, — сказал швейцар.
Она обернулась и переменила направление. Николай Иванович и швейцар шли сзади.
— А какое веселое место-то я вам хотел указать, — шепнул швейцар Николаю Ивановичу. — Там поют и играют, там можно и поужинать.
— Глаша! Вот Франц хочет какое-то место показать, где поют и играют. Там бы и поужинали, и пива выпили.
— Опять с змеей? Нет уж, благодарю покорно.
— Никакой там змеи нет. Там поют и играют. Там шансонетен и оперштюке… Там танцы… Там хороший кухня и можно хороший ужин получить, — продолжал швейцар.
— Чтобы змеи наесться? Давеча живую преподнесли, а теперь хотите жареную… Спасибо!
— Уговорите ее, месье, вашу супругу… Место очень веселое… Красивые женщины есть, — шепнул швейцар.
— Нет, уж теперь закусила удила, так ее не только уговорить, а в ступе не утолочь, — отвечал Николай Иванович. — Веди домой и заказывай ужин для нас.
Через четверть часа они были дома. Глафира Семеновна с сердцем сбросила с себя ватерпруф, шляпку, села в угол и надулась. Николай Иванович взглянул на нее и покачал головой. Швейцар подал ему карту кушаний и отошел в сторонку. Николай Иванович повертел ее в руках и сказал:
— Я, брат, по-немецки ежели написано, то гляжу в книгу и вижу фигу, так уж лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего бы хотела поесть? — обратился он к жене.
— Ничего. У меня голова болит.
— Нельзя же, милый друг, не евши. Завтра рано утром поедем в Париж, так уж не успеем до отправления поесть. В котором часу, Франц, идет поезд в Париж?
— В восемь часов утра. Вам придется на Кельн ехать, и там будет пересадка в другие вагоны. В Кельн приедете вечером и только в Кельне можете покушать, а до Кельна поезд нигде не останавливается больше двух-трех минут.
— Ну вот, видишь, Глаша, стало быть, тебе необходимо поклевать с вечера, — уговаривал Николай Иванович жену. — Скажи, чего ты хочешь, — вот Франц и закажет.