Присутствующие чутко вслушивались.
— Какая фиговина, — тихо сказал светлый, наклоняя голову к остальным. — Урчит, кряхтит, только что не щебечет.
В поле зрения вошла ещё одна тахарка, но размерами меньше других:
— Почему мы его не убьем? Если они напали, то зачем нам один такой прямо возле лагеря? Дай ему возможность, и он тут всех перегрызет.
Первая тахарка закатила рукава верхней одежды и на левой руке был такой же как на лице шрам:
— Тогда не станем давать такой возможности.
— Всё же... Они ведь убивают нас. Разве не должны мы ответить тем же?
— Я разделяю ваше рвение защитить наших граждан, но умерьте пыл, говоря с командиром. К тому же, разве вы не слишком молоды, чтобы стоять на охране?
Таха размял большие пальцы ног. Как скоро тело начнет затекать, и он сойдет от этого с ума? А как же ему ходить по нужде? Его убьют или нет? В правом виске пульсировало, а ступня, до которой не дотянуться, чесалась.
— Простите, я понимаю, что вы не понимаете, но уж очень нога чешется. Если развяжете мне руку, на минутку, я справлюсь и сам. А потом снова свяжите. Но лучше не надо.
— Вот, снова говорит что-то, — светлый не сводил с него взора. — На контакт выходит. Точно угрожает. Давай, индюшка, соображай: я — Томас, это — Дана, он — Кумар. Ты?
Он снова называл те же слова и показывал на тех же тахар. Все молча уставились на Таху, а он уставился в ответ. То-мас, Да-на, Ку-мар. Коротко. Тахарка и светлый произнося, указывали на кого-то. Может, это имена? У всех ведь есть имена. А если потом указали на него, то они хотят услышать его собственное имя?
— Таха.
— Таха? — тахарка произнесла на свой лад, но похоже.
— Таха.
— Чтобы это ни было, будем считать, что это его имя, — темнокожий потёр выступающий на лице нарост с носовыми щелями. — Но так дело туго пойдёт, товарищ командир. Если бы как-то ускорить процесс. Могу я вам помогать с этим?
Таха сказал недостаточно? То, не то? Они остались довольны? Они что-то обсуждают.
— Таха?
Он сосредоточился на окликнувшей его тахарке со шрамами. Она сложила руки, приподняв ими свои бугры.
— Хорошо, Кумар, можешь помогать. Это не первостепенное, но было бы неплохо хотя бы попытаться понимать друг друга. Даже на самом простом уровне. Если возникнет такое желание, это я обращаюсь ко всем, то сообщите. А пока можете подумать.
Меньшая тахарка зашла за спину темнокожему, сведя шерстяные полоски над глазами друг к другу:
— Но зачем? Это такая трата времени. Пусть этим занимается тот, кто должен. А мы должны защищать других людей. Их не мало.
— Любая помощь основным командам в этом вопросе будет полезна. К тому же, мы по прежнему собираемся спуститься, — тахарка со шрамом посмотрела на меньшую, а потом снова на Таху, — и он может помочь в этом. И, Гера, попрошу Вас выйти.
Меньшая приложила пальцы к голове, что-то бегло сказала и, отбросив завесу, вышла из палатки, по натянутой крыше которой застучал дождь.
— Понаблюдаем за ним немного, — подытожила тахарка, прежде, чем Таха снова погрузился в сон, то ли сам, то ли от нового выстрела из импульсара.
Глава вторая. День второй. Непредвиденное
Положение дел не изменилось. К утру, даже ближе к полудню, Таха всё так же лежал будучи связанным в клетке. В этот раз он не торопился выдавать себя. Наблюдая за тахарами, он щурился, притворяясь спящим. Двое из них сидели неподалёку с той же самой лампой cо стола; крутили её, постукивали, ковырялись в ней отвёрткой. Один из тахар, темнокожий, уже, кажется, был знаком. Другие три сидели отдельно и играли между собой в карточную игру, то и дело отвлекаясь и проверяя Таху.
Темнокожий закрыл нижнюю крышку лампы, стукнув по ней. Прибор засветился и погас через секунду. Таха в мыслях посмеялся с этого. Со стороны так уморительно было видеть реакцию тахара: одна полоска шерсти над глазом поднялась, другая опустилась, а нижняя челюсть прижалась к шее, образовав выпуклую складку кожи. Лицо тахар оказалось непривычно пластичным, комичным. У них растягивались губы, втягивались щёки, на лбу проявлялись глубокие морщины, когда они подымали шерстяные полоски. Так они могли выражать свои эмоции, оповещая окружающих. Во всяком случае, так это истолковал сам для себя Таха. Всё же, хотелось наделить пришельцев знакомыми и понятными чертами. Передавать эмоции лицом Таха и мог с трудом, но гахханианцы делали это другими путями. Главное, что пришельцы способны были испытывать тоже самое: страх, волнение, радость, недоумение. Сострадание. Некоторые чужаки считали, что если мускулы гахханианских лиц почти неподвижны, то и сами они такие же "застывшие", "жёсткие". Но те, кто так считал, обычно отличались враждебностью. Кто-то и вовсе шёл по пути милитаризма. Иронично. На корабле даже ходил анекдот: