Развернувшись к экрану, молодой маг принялся за работу, его длинные пальцы музыканта бегали по клавиатуре:
"Но гениальный всплеск похож на бред, в рожденье смерть проглядывает косо… Интуиция и вдохновение художника, а в особенности поэта, каким был Высоцкий, стоят многого.
Маг – это тот, кто обладает поэтическим даром прозрения. Род прозревал каждый миг.
И было им устроено так, что Порождение-Явь и Уничтожение-Навь следуют взявшись за руки. И там, где проявится Явь, не удержать Нави. Если что-то в мире появится, что-то должно исчезнуть. Маг – это тот, кто ведает, что именно убудет, если нечто прибудет. А еще, Маг пользуется своим знанием.
И ведут меж собой битву две Силы: Навь – Смерть и Разрушение, Явь – Возникновение и Восстановление. И не вечно длится торжество Нави, Явь всегда приходит ей на смену.
Роду безразличен их порядок. Ибо все, что погибло, должно возродиться, а все рожденное – погибнет вновь.
Взял тогда Род Явь и Навь – появилось Время и Жизнь. Взял он Навь и Явь – стало Пространство и Безвременье.
Маг лишь тот, кто умеет свои Явь и Навь менять местами. Маг созидает собственное пространство, Маг творит свое время."
Погасив компьютер и настольную лампу, Игорь остался в кромешной темноте, так лучше думается. Только два кошачьих глаза сверкали плошками с верхней полки. Но их света было явно недостаточно, чтобы мага озарило. Это только так говорится – его неожиданное осенило. Мужчина вынашивает идею, как женщина – ребенка. Бывают идеи недоноски, бывают выкидыши.
– Ну, что, Кот? Будем спать? – Игорь перебрался на софу и постучал ладонью по подушкам, – Ну, иди сюда, зверюга! Так уж и быть.
И вдруг Кот запел Баюном, заурчал медоточивой гармонью, под звуки которой по телу Игоря разлилась приятная истома, и человек быстро заснул.
В который раз в своих видениях Игорь брел по заколдованным тропам волшебной гущи. Впрочем, на этот раз лес был зимний. Ему казалось, что он проваливается в снег по пояс, вылезает на заледенелую обветренную поверхность, и снова проваливается. Странно, Игорь не чувствовал холода, более того, он не мог со всей определенностью сказать, во что одет, и как он вообще выглядит. Рядом шагал Влас, старец шел своей невозможной, невообразимой походкой, столь удивившей Игоря в их первую встречу.
– Я здесь все пути ведаю. Главное, не отставай! – сказал ему Проводник.
* * *
– Что-то вороны раскричались? – молвил Василий, указав водчему на двух крупных и черных, как смоль, птиц. – Не к добру это! Видать, опять каратели облаву затеяли.
– Не боись! Прорвёмся. Я все тропы знаю! Только, поспевай!
Влас ускорил шаг и теперь сержанту приходилось за ним бежать, что не особенно удобно в лесу, полном глубокого снега.
– А про воронов – люди брешут. Они – птицы в хозяйстве полезные. Иной раз и присоветовать что умное могут. Да, кстати, чуть не забыл! – Влас протянул парню небольшой свёрток.
– Что это?
– Да, твой дружок просил матери его передать. Так, не поленись, съезди к ней. Воля умирающего и для меня – закон!
– Зинченко? – изумился Василий.
– Он самый. Постучал под вечер. И говорит – мол, передай Акулине Гавриловне! Обещал уважить – всё-таки последняя просьба…
– Что ты несёшь, старик?
– Вот и дорога! – оборвал Влас, переваливая через бугор.
За ним вскарабкался и Василий.
Внизу, по ту сторону, у подножия склона извивалась чёрно-коричневой змеей довольно широкая дорога. Странный цвет объяснялся тем, что по ней медленно продвигалась вперед моторизованная колонна гитлеровцев.
– Тоже мне, проводник нашёлся, – подумал Василий.
– Стой! – двое в форме сельской полиции направили на русских дула винтовок.
– Кто такие? Откуда! Чего шляетесь по лесу?
– Да мы свои.
– Оно и видно, что свои. Держи-ка этих своих на мушке! – приказал полицай напарнику, разглядывая Василия.
– Здешние мы…– быстро заговорил Василий, снимая ушанку, и положил руку на топор за поясом. – Вот, по дрова пошли. Холодно! Мороз!
– Ну-ка, спускайтесь сюда, лесорубы хреновы! Вниз и по одному. Да не вздумайте драпать! – скомандовал тот, что постарше. – Ишь, за дровами они вышли. Здесь до ближайшей деревни версты три с гаком. Уж мне ли не знать!
– Контра. Фрицам продался! – сплюнул Василий.
– Что ты сказал, щенок! – не расслышал полицай.
– Постой-ка тут, Вася. А я с ними пойду, договорюсь! – подмигнул сержанту Влас и шагнул вперёд, поправляя на голове высокую меховую шапку.
– Почему остановились? – Курт подозвал к машине фельдфебеля.
– Заминка, господин капитан. Партизан поймали.
– Где они?
– А вот, один сюда топает.
Вальтер посмотрел в ту сторону, куда указывал проводник.
По склону к ним спускался высокий бородатый старик в серебристом, как паутина, шерстяном плаще, в широкополой не по сезону шляпе, надвинутой на глаза, из-под которой виднелась седая борода, заплетённая в косу. Странный русский опирался на длинную гладкую палку. У ног его, виляя хвостом, крутилась огромная овчарка.
– Руки вверх, дед! И быстро… Смотри, без шуток! – скомандовал полицай.
– Я те сейчас покажу, кому тут лапы подымать! – пробасил старец и полез в карман плаща.
– Граната! Стреляйте! – крикнул кто-то.
– Ах, ты так! – полицай разрядил в старика винтовку…
Но к его несказанному удивлению дед не упал!!
– Твою мать, неужели промазал?! – он дал второй, а затем третий выстрел.