Но надвигалось что-то, что грозило все разрушить. Она чувствовала это в холодном воздухе. Сильный ветер захлопнул ставни. Габо закричал громче, чем когда-либо. Телефон зазвонил снова.
– Тати? – отозвалась она.
Послышался звук, но это не была Татинелли. Просто белый шум, потрескивание радио между станциями, голос, который она однажды слышала во сне во время зимней спячки.
– Открой дверь, Маримар.
15. Король Земли
Рей обманул себя по приезде в Нью-Йорк в том, что он вернулся, только чтобы сдержать свое обещание Орхидее. Мертвым лгать нельзя. Хотя Маримар настаивала на том, что Орхидея не мертва. Но она была не с ними, а они все еще не пришли в себя.
В первый день занятий все разглядывали друг друга. В кои-то веки можно было отказаться от деловых пиджаков и приглушенных оттенков, в которых он словно растворялся. Была зима, и он надевал кашемировые свитера изумрудно-зеленого или кроваво-красного цвета разрезанного граната. Он не хотел быть одним из тех ньюйоркцев, которые всегда ходят в черном, в общем-то потому, что не был ньюйоркцем. Он был родом из Четырех Рек, потомком женщин, которые умели преображаться. Были смертными, становились божественными.
Рей сказал Маримар, что терпеть не может своих учителей. У всех у них был скучающий вид. Они расхаживали по студии, следя за его прогрессом. Слишком медленный. Слишком неаккуратный. Это, должно быть, модернизм? Рей не разбирался в терминах и жанрах. Он был самым старшим на каждом из курсов, заполненных неопрятными новичками, от которых пахло марихуаной и не мытыми три дня подмышками. Однажды, когда он ел пиццу в одной из остекленных галерей, соединявших корпуса Хантерского колледжа, рядом с ним присела девушка с его курса. Ее волосы были светлыми внизу и темными у корней из-за жира.
– Можно мне потрогать его? – спросила она.
Он чуть не подавился пиццей.
– Прошу прощения?
– Цветок. – Она посмотрела на него, словно он должен был сам догадаться. – Он настоящий?
– Настоящий. И нет, нельзя.
Она закатила глаза и встала, как ребенок, которому в чем-то отказали. Когда он потянулся за очередным куском пиццы, она схватила его за запястье. Потянула за лепесток. Он вспомнил, как однажды мать за драку тащила его за ухо из школы. Только сейчас было в тысячу раз хуже. Никогда еще у него не вырывали кусочек его самого с такой силой.
Когда он закричал и люди начали смотреть, она отпустила его. Он пролежал на полу полчаса, прежде чем кто-то подошел к нему, и еще полчаса, прежде чем один из охранников сказал ему, что у него идет кровь.
Он даже не успел доесть пиццу.
Из-за этого Рей терпеть не мог ходить на занятия по искусству в Хантерский колледж. Он больше не видел ту девушку, но представлял, что бы сказал ей, если бы ее увидел. Он не смог бы ударить девушку, даже если она напала на него. Он не мог позвонить в полицию или объяснить, что это у него за роза.
В такие минуты до него доносился голос Орхидеи. Защити свою магию.
Неужели бабушка действительно представляла себе немытую студентку, изучающую искусство, когда произносила свои последние слова?
С тех пор Рей стал более осторожным. Он довольствовался жуткими свитерами с длинными рукавами и дырками для пальцев на них. Он чувствовал себя эмобоем, заблудившимся по дороге на съемки клипа на песню группы «Май кемикал романс». Или как домохозяйка с Манхэттена, надевшая спортивную форму. В такой одежде Рей чувствовал себя неуютно, но это было необходимой предосторожностью.
Он сказал себе, что может бросить учебу. У него уже был диплом. Он уже выполнил долг перед бабушкой. Но бывали моменты, когда он стоял у мольберта, надевал наушники, закатывал рукава, когда он был один в студии – и ему не было противно.
Он не переставал заниматься живописью. Не мог остановиться. Ему хотелось снова пережить наслаждение, какое он испытал в тот первый раз, когда заперся в своей комнате и работал над портретом Орхидеи в юности. Он был упрям, замкнут и не слушал профессоров. Его средний балл едва ли был 3,0.
Но в конце семестра на студенческой выставке, проходя мимо его картин, зрители останавливались. Смотрели. Некоторые даже плакали. Внимания оказалось слишком много. Рей хотел передохнуть от людей и совершил ошибку, отойдя в угол. Он не заметил, пока не стало слишком поздно, что за ним последовал и загородил ему выход какой-то парень. Незнакомцу было чуть за двадцать, он был широкоплеч и выше Рея. Его щеки покраснели от выпитого вина.