Какое-то тянущее ощущение сдавило ей низ живота, и, испугавшись, не случилось ли что с ребенком, она натянула толстый халат и тапочки и отправилась на поиски Агустины. Ее крепкие настои всегда ее успокаивали.
Но в лабиринте внутренних помещений Орхидея свернула не туда. Она вошла в салон, дверь была приоткрыта. Стол без игроков. Карты брошены на зеленое сукно, потухшие сигары в стаканах для коктейля. Она не стала бы задерживаться, если бы не глубокий, скорбный крик наслаждения, который был ей хорошо знаком.
Она чувствовала себя невесомой, хрупкой, опустошенной. Если бы она все еще стояла на корабельной палубе, ирландские морские ветры сдули бы ее. Боливар стоял со спущенными до лодыжек брюками. Одной рукой он задрал себе рубашку, другой удерживал девушку. Та стояла на коленях, принимая его глубоко в свое горло, как умела делать только Мишка, Московская Пожирательница Мечей.
Она была хорошенькой, белой, словно сливки, с широко открытыми глазами, как будто ее только что ущипнули за задницу. Она смотрела на него, наблюдая, как он все дальше запрокидывает голову.
И тут он заметил Орхидею, как будто она была призраком в углу. По крайней мере, у него хватило такта остановиться, запнуться и крикнуть:
– Это совсем не то, что ты думаешь!
Что она на самом деле думала? Что сделал ее муж, который трахнул ее на открытой палубе за несколько мгновений до того, как узнал, что станет отцом? Вознаградил себя выпивкой. Другой женщиной.
Мишка вытерла распухшие розовые губы матерчатой салфеткой, встала и попыталась проскользнуть мимо нее.
Впав в ярость, Орхидея схватила девушку за горло и прижала к стене. Она была такой хрупкой, эта девушка, глотавшая огонь и металл. Наклонившись ближе, Орхидея прошептала:
– Если ты кому-нибудь расскажешь или если я увижу тебя здесь снова, я отравлю все, к чему ты прикасаешься губами, пока в твоем горле не останется ничего, кроме дыр.
Мишка пробормотала что-то по-русски. Проклятие, извинение. Как бы то ни было, испугавшись гнева Орхидеи больше, чем презрения Боливара, девушка убежала.
– Орхидея, пожалуйста, – быстро пробормотал он. – Не сердись на меня.
Он продолжал в том же духе, тащась за ней, как побитая собака, всю дорогу до их каюты, где он умылся, а затем лег в постель рядом с ней. Она отключилась от окружающего мира, свернувшись тугим калачиком, словно хотела исчезнуть.
– Я страшно испугался, – прошептал он ей на ухо. – Эта новость привела меня в ужас.
Она знала, что не должна позволять ему прикасаться к себе. Знала, что должна швырнуть все его вещи в ванну и сжечь. Знала, что достойна лучшего. Такого мира, какой он обещал.
– Я слаб. Ужасно слаб, Орхидея. Когда тебя нет со мной, я никто. Пожалуйста, я не смогу жить, если ты меня не простишь.
Тогда она обернулась. Они посмотрели друг на друга. Он казался таким крепким, таким сильным. Но именно тогда, когда ее сердце разбилось, она поняла, что он сделан из более хрупкого материала, чем она.
– Не понимаю, что со мной не так. Я не хотел причинить тебе боль.
Он не хотел причинить ей боль, как алкоголик не хочет выпить.
Но она ничего не сказала. Боливар в отчаянии прижал ее к себе. И тогда она впервые поняла, что ей нравится, когда он испуган.
Пока он крепко спал, она поцеловала его в оба глаза и выскользнула из каюты. Быстро побежала вниз, вниз, вниз, в трюм корабля, где держали слонов, львов и диких зверей. Чудные и странные создания «Лондоньо». На мгновение она задумалась о роли, которую она играет в его жизни. Что если он не в силах сопротивляться тому, что его притягивает? Вот почему, когда ее нет рядом, он о ней забывает.
Орхидея толкнула дверь, готовя свой злой язык ко лжи. Но Лучо каким-то чудом не оказалось на месте. В ближайшие годы она задавалась вопросом, куда он отправился и почему выбрал именно этот день, чтобы покинуть пост, который преданно охранял прежде. Но на некоторые вопросы не суждено найти ответа.
Когда она открыла грузовой отсек корабля, Живая Звезда медленно повернулся к ней.
– Готова заключить сделку? – спросил он устало, но весело.
– Да. Но у меня есть условие.
– Какое?
– Покажи мне свое настоящее лицо.
24. Сад казни и чудес
Никто не понял, что случилось с Татинелли и Майклом Салливаном. Когда Татинелли потеряла сознание в музее цирка, ее срочно отвезли домой. Маримар решила держать свое открытие при себе, пока ее кузина не поправится. У Татинелли были жар и обезвоживание, а ее мужу стало хуже. Ясно было одно: им придется отменить обратный рейс.
Болезнь Майка, начавшись с симптомов обычной простуды, приобрела такую странную форму, что даже врачи не могли ничего сказать.