Никто из них не спал, и ели они только потому, что их заставляла Хефита. Главным образом они ждали, когда можно будет похоронить тела погибших. Маримар позвонила родственникам в Четыре Реки, велела им никуда не выходить и держаться вместе, а потом сидела и слушала плач Рейны, матери Татинелли. Этот плач преследовал Маримар, когда она возвращалась в мыслях к событиям той ночи. Как Живая Звезда их обнаружил? Почему он не вернулся? Она стояла во дворе, обратив лицо к ночному небу. Вслушивалась в тишину, ожидая услышать шепот, угрозу. Странный, похожий на гул колокола голос, звучавший на задворках ее сознания. Но никто не появлялся.
Чудеса закончились.
Чудеса или нет, но дела не терпели отлагательства. Нужно было подготовиться к похоронам. Перед смертью Татинелли сказала, что хочет остаться здесь. Несмотря на мольбы Рейны вернуть тело дочери домой, они не могли пойти против последней воли Татинелли. Особенно после того, как она их спасла. Что до Салливанов, то они оставили сообщение на автоответчике, но никто им не перезвонил.
Заметив их отчаяние, Хефита подошла к Маримар. Та сидела в саду с блокнотом на коленях и рисовала восьмиконечные звезды. Ими было заполнено множество страниц, розами ветров без карты, задающей направление.
– Что-нибудь случилось? – спросила Маримар, увидев лицо Хефиты.
Пожилая женщина оглянулась через плечо, скручивая низ своего фартука.
– Я знаю, кого вы можете спросить об Орхидее.
Маримар выпрямилась.
– Кого? И почему ты нам раньше не сказала?
– Потому что женщина, которую нужно спросить, десять лет как мертва.
– Скажи, кто это.
И Хефита сказала. С учетом всех обстоятельств, это была не самая странная вещь, какие Маримар доводилось слышать. Она могла бы додуматься до этого сама, но в глубине души по-прежнему сопротивлялась возможности невозможного. К тому же она была в отчаянии.
На следующий день десятки людей явились к их дому на похороны. Они бормотали слова «чудеса», «святые» и «одни». Они знали, что у прекрасных потомков Божественной Орхидеи знакомых в городе не было. Пришел даже профессор Кеннеди Агилар и предложил помощь с гробами.
Рею и Маримар не пришлось нести тяжелые гробы в одиночку, и похоронная процессия затопила улицы, как черная река, прокладывающая путь к шестым воротам гуаякильского «Родового кладбища» у подножия холма Кармен. Люди, жившие на холме, любили говорить, что этот холм – лучшее место в городе. Лучшие виды на город, отсутствие туристов и всего несколько шагов до места последнего упокоения, когда настанет время вернуться к Богу.
Во время их двухмильного шествия до кладбища небо потемнело, и молния возвестила о надвигающемся дожде. Рианнон взяла Хефиту за руку и вытерла слезы, которые тут же затвердели. Шедшие за ними бросились подбирать мерцающие жемчужины, рассовывая их по карманам. Другие съедали их просто для того, чтобы узнать, каковы чудеса на вкус. Рей ронял не только слезы. С его запястья упало три лепестка. Крепко держа один из гробов на плече, он поднял лицо к руке и втянул в себя воздух. Он ощутил едва заметный запах разложения. Запах роз, забытых в вазе с водой, которая протухла. Он ничего не мог с этим поделать, во всяком случае до тех пор, пока на кладбище они не нарушат несколько юридических и этических законов.
Татинелли и Майка похоронили в мавзолее семьи Монтойя, увенчанном статуей ангела.
– Кажется, что ангел вот-вот улетит, – сказала Рианнон.
Наконец, все разошлись, и у мавзолея остались Ана Крус, Хефита и кузены Монтойя.
– Кстати, – сказала Ана Крус, – мне это не нравится. Рири слишком мала для подобных вещей.
Рей, стрельнувший пачку сигарет у одного из зевак, поднес одну к губам.
– Для таких вещей однозначно и я слишком молод.
– Я уже не маленькая, – возразила Рианнон, – и мы одна команда. Вы не можете меня отстранить.
– Мы и не станем, – заверила ее Маримар.
Подняв руки в знак поражения, Ана Крус вышла за ворота кладбища, чтобы постоять на шухере и в случае чего подкупить сторожа. Когда она ушла, появился невысокий коренастый мужчина с темно-бронзовой кожей и в парусиновой шляпе, покрытой той же белой краской, что и кладбищенские гробницы. Он притащил в рюкзаке кирку и кувалду и, здороваясь с семейством Монтойя, отвел глаза. С пятнадцати лет Абель Тьерра де Монтес красил и расписывал фасады кладбищенских склепов. Мальчиком он учился на художника, но после смерти учительницы ее семья выгнала его на улицу. У него была твердая рука, и портреты его кисти пользовались популярностью у тех, кто платил за содержание могил своих родичей. Когда-то Хефита оказала Абелю услугу, познакомив его с будущей женой, и, хотя он не считал естественным то, что намеревалась сделать эта семья, он не мог отказаться от денег. Особенно сейчас, когда все больше людей забывали о своих покойниках.