Калами не знал, как долго они потом лежали рядом. Она поднялась первой.
- Одевайся, колдун, - сказала Лисица. В ее голосе не осталось и намека на дразнящую теплоту. - Тебе надо выбираться отсюда, пока старуха Смерть не явилась за тобой.
Калами повиновался. Он собрал разбросанные вещи, оделся и закинул на плечи мешок. Когда они вновь пустились в путь, Лисица не стала брать его за руку. Калами это не показалось странным. Она была удовлетворена, так же как и он. Возможно, ему придется заплатить за содеянное, возможно, он пожалеет о своей слабости - но все это будет потом.
Лисица остановилась:
- Дальше я идти не могу. Войди в воду, колдун, и иди по течению. Ты окажешься там, где пожелаешь.
- Примите мою благодарность, сударыня.
Лисица ответила ему холодным, отстраненным взглядом.
- Зачем она мне? Я и так получила от тебя все, что нужно. - Она прошла мимо, одарив Калами последним легчайшим прикосновением. И вот это уже лиса, легким шагом направляющаяся к тени деревьев. Через мгновение Калами потерял ее из виду.
Он по-прежнему не имел ни малейшего представления о том, где находится и куда попадет в следующий миг. Но узы обещания признавала даже Лисица, к тому же теперь их связывает другая, более тесная связь, хоть она и делает вид, что это не так. Она его не обманет.
* * *
Калами ступил в воду и почувствовал, как течение тянет его, свивается водоворотами вокруг ног. Он пошел вперед, не обращая внимания на опасно скользкие камни. Может, они и настоящие, но это не правда, а ведь несмотря на загадочные высказывания Лисицы, для путешествий по Землям Смерти и Духов важна только правда.
Через несколько мгновений Калами почувствовал, что словно бы прошел через какую-то дверь. А в следующий миг он с удивлением узнал эти светлые стены и щербатые половицы с лоскутными ковриками. Это был маяк, дом Бриджит.
В любимом кресле хозяйки дома сидела Медеан, вернее - развалилась Медеан. В комнате было ужасно холодно. Длинные лучи заходящего солнца окрашивали снег за окном в багрец и пурпур. Ветер беспрепятственно гулял по комнате, а темневшая в углу печка не подавала признаков жизни.
- Калами? - вяло шевельнулась императрица. - Нет, это просто сон.
Но Калами уже позабыл про нее. Он склонился над клеткой, что стояла у окна. Это не могла быть Жар-птица... В клетке свернулась клубочком обычная бледная пичужка, взъерошившая свои перышки, чтобы хоть немного согреться. Она уставилась на него мутными голубыми глазами и вытянула клюв, обнажив розовое горло. Она была похожа не на могущественную бессмертную силу, а скорее на неоперившегося птенца. Птичка защелкала клювом, но из ее горла не вылетело ни звука. Калами протянул руку и осторожно коснулся прутьев клетки: они были так же холодны, как нетопленая печь, как ветер, что носился по комнате.
Калами догадался, что замыслила Медеан. Здесь, вдали от огня и волшебства, холод и безжалостная зима погубят Жар-птицу. Медеан поняла, что скоро умрет, а ее смерть освободила бы птицу, точно также как ее живая кровь все эти годы удерживала Феникса в клетке. Обрекая себя и свою пленницу на общую смерть в этой глуши, Медеан надеялась уберечь Изавальту от неминуемой мести огненного создания.
- Так вот значит как... Ты все же решилась принести себя в жертву, достойную потомков Вышемиры. Ты предпочла умереть и уничтожить Жар-птицу, только бы не делиться со мной своими тайнами!
Калами произнес это вслух, не смущаясь тем, что Медеан его слышит. Он зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться о том, знает ли она его истинные мысли.
Калами взялся за дело. Для начала он закрыл дверь. Замок был сломан, поэтому дверь пришлось просто поплотнее прикрыть. Затем он поднялся на второй этаж и достал из платяного шкафа все одеяла, которые там нашел. Медеан даже не шелохнулась, когда он уложил ее на жесткую кушетку и накрыл одеялами ее заледеневшее тело. Слуги Бриджит оставили возле печи внушительный запас дров. За время, проведенное здесь, Калами много раз видел, как Бриджит разжигает очаг, так что мог с легкостью сделать то же самое. С другой стороны, если огонь, эта родственная Жар-птице стихия, окажется близко, это придаст ей сил. А чем слабее птица, тем более покладистой она будет, когда он покончит с Медеан.
- Ты можешь говорить? - спросил Калами Жар-птицу.
Птица не подала виду, что услышала его. Она только сильнее вжалась в прутья клетки, отодвинувшись как можно дальше от окна.
Калами почувствовал себя глупо, словно пытался разговаривать с обычной лесной пташкой. Однако это ощущение быстро прошло. Ничего, скоро он заставит ее заговорить.
Оставалось еще одно дело. Калами предполагал, что может сюда вернуться. Правда, он думал, что вернется вместе с Бриджит. Но это не меняет дела. Меры предосторожности, которые он принял, сгодятся и для Медеан.
Осенью, во время одной из своих прогулок по дому, Калами обнаружил в подвале несколько мотков веревки, аккуратно развешанных на крючках. Перед отъездом он повесил рядом еще один моток, надеясь, что там его не заметят. Слуга-недоумок сам принес ему эту веревку вместе со снастями, и на глазах у ничего не подозревавшей Бриджит Калами вплел в нее волосы из ее гребешка и свою кровь. Бриджит поверила, что это просто очередная снасть, нуждающаяся в починке перед отплытием в Изавальту. Скрученная из пеньки, белой шелковой нити и волшебства, эта веревка годилась для самых разных целей. Теперь Калами извлек ее из темного подвала и, держа в обеих руках, подошел к Медеан.
Она все еще не вышла из оцепенения, но к лицу уже прилила кровь, и стало заметно, как поднимается и опускается под ворохом одеял ее грудь. Скоро она очнется. Конечно, проще всего было бы оставить ее в этом холоде насовсем. Но если Медеан будет чересчур слаба, она может умереть, прежде чем он получит от нее то, что ему нужно, а этого Калами не мог допустить.
Зажав в одной руке нож, другой он откинул одеяла. Медеан шевельнулась и застонала, но быстро затихла вновь. Калами принялся методично кромсать ножом ее одежду: мантию, корсаж, рукава, сорочки, юбки, нижние юбки, белье - до тех пор пока Медеан не осталась лежать обнаженной на подстилке из императорских тряпок. Если на ее одежде и были какие-то защитные заклинания, то теперь они исчезли, улетели в глухую зиму, и их не вернуть. Калами скривился от отвращения при виде нагого старческого тела. Вспомнив великолепные формы Лисицы, он поспешил снова прикрыть Медеан одеялом.