Внутри было полутемно — наполовину обрушившаяся потолочная балка частично перекрывала окно. Но Вадим сразу понял, что в помещении кто-то есть. В углу кто-то слабо застонал, Дайенн, полосуя сумрак лучом фонаря, бросилась туда.
— Алварес, он ещё жив!
Не слушая её, Вадим осторожно пересёк помещение, обходя трупы и слабо шевелящихся раненых, с опаской поглядывая на потолок, тоже подёрнутый обильной сеткой трещин. Трупы явно обескровлены не были, хотя бы потому, что крови на полу было вообще много, но Вадим почему-то был уверен, что не ошибся.
Дверь в следующее помещение была распахнута, и там, похоже, было темно… Едва не споткнувшись о руку лежащего у двери, кажется, тоже ещё живого человека, Вадим переступил порог.
Окон в комнате не было, а искусственное освещение, по причине общей травмированности здания, не работало, и сумрак, разбавленный только светом свечей в стоящем на столе подсвечнике, несколько скрадывал жуткую картину. Вокруг стола лежали тела — центавриане, голиане, люди, бракири. Некоторые не подавали признаков жизни, другие вяло шевелились, некоторым не хватало частей тела, рук или ног. Те, что могли ползти — похоже, были без глаз, а те, что были прислонены к стене, обхватывали себя руками, смотря перед собой безумным взглядом. И стояла почти гробовая тишина — никто из них не издавал ни звука, словно это не реальность, а кино, у которого выключили звук.
Поодаль от стола, на границе света и мрака, виднелись два невысоких силуэта. Молниеносно обернувшаяся белокурая девочка сделала шаг вбок, заслоняя собой спутника, и навела на вошедших оружие.
— Полиция Альянса, — Дайенн, пытаясь притерпеться к контрасту огня и сумрака, на всякий случай, своего оружия не опускала, — назовите себя!
Девочка улыбнулась — и ощущение кино, очень дурного кино стало ещё сильнее. Выбор полицейской специализации обязал Дайенн когда-то посмотреть несколько лент, посвящённых теме преступлений — земные, бракирийские, дразийские. Некоторые из них обозначались как фильмы ужасов, их полагалось изучить как пример восприятия преступлений в сознании иномирцев, согласующегося с минбарским пониманием убийства как проявления безумия. Эта девочка по виду немного старше Нирлы, в возрасте превращения ребёнка в молодую девушку — но фасон её белого пышного платья и облако причёски выглядят так, словно она пытается казаться младше своих лет. И почему-то нет никаких сомнений, чем таким тёмным забрызгано это платьице — и эта нарочито широкая, радостная улыбка выглядит не детской. Она выглядит оскалом хищного зверя. Низкорослый, худощавый парень в чёрной футболке и военных штанах цвета хаки положил руку на её плечо.
— Всё в порядке, — он взмахнул рукой, и седьмая, не горящая свеча взмыла в воздух и коснулась соседней, подхватывая от неё язычок пламени, после чего вернулась на место.
— Милый, кто это? — тоненьким голоском проговорила девочка, не сводя с вошедших тёмного, настороженного взгляда — оружие она опустила, но оно продолжало нервно подрагивать в её руке.
— Тот, кого мы ждали…
Парень шагнул к столу, и пламя свечей заплясало в зрачках разного размера.
Вадим встряхнул головой, словно желая отогнать наваждение. То, о чём он столько думал, чего столько ждал, сейчас… Хотелось, чтобы лучше было всё же сном.
— Элайя? Это действительно ты?
Сильно ли человек может измениться за четыре года? Иногда очень. Но дело, конечно, не в отросших, собранных в хвост волосах, не в мешковатой одежде с чужого плеча, и даже не в виднеющихся на обнажённых руках шрамах.
Девочка догнала своего спутника, вцепилась в его руку, потом посмотрела на Дайенн, нахмурившись.
— Уберите оружие, разве вы не слышали — вас здесь ждали! Разве это вежливо — приходить в гости и наставлять на хозяев оружие! Мы можем и обидеться!
— Обстановка не располагает к доверию… — хмыкнула Дайенн. В этот момент ожила рация, — да… Мы в уцелевшем крыле, на… верхнем, получается, этаже. Требуется медгруппа, здесь… около тридцати раненых разной степени тяжести.
Не присоединились бы мы в самое ближайшее время к их числу, хотелось добавить. Нет оснований полагать, что эти дети здесь одни, но если и так… в этот момент Дайенн верила, почему-то безоговорочно верила, что всё вот это сделано ими. Этими детьми. Его руки почти такие же тонкие, как её — что ж, они уже знают, что сила его не физическая.
— Элайя, это действительно ты… стоял за всем этим.
— Элайя? — в глазах девочки, кажется, голубых — удивление, такое же деланное, как и улыбка до этого.
— Это… Имя его брата, — парень улыбнулся, легко касаясь её волос, — и мы должны уважать это. Ибо каждому должно воздаться по вере…
По вере… Алварес оказался прав, как же отвратительно, когда он прав, они облекли свою деятельность в религиозную оболочку. Алварес неверующий — неужели из-за этого ему должно было воздаться так? Как Даркани когда-то…
— Что с тобой случилось, Эл? Что с тобой, чёрт возьми, такое?
Черноволосый парень не обернулся, он продолжал, улыбаясь, смотреть на свечи.
— Я зажигал по одной после каждого дела, каждой буквы… Я тогда ещё не знал, что зажигаю их в твою честь. Сегодня всё встало на свои места, всё пришло к своему завершению, и света довольно, чтобы ничто не укрылось во тьме.
Можно вообще рассчитывать на помощь местных? Есть в этом городе госпиталь? И это не факт, в некоторых тут больницы без стационаров. А если есть — в состоянии он принять такое количество пациентов, у которых счёт идёт на минуты? Кажется, получилось всё же высадиться на крышу, теперь ищут спуск, в готовом рухнуть здании с этим не легче, чем с подъёмом, а надо ещё спустить боксы для раненых. И был порыв выйти, попытаться сдвинуть эту балку, перегораживающую окно — может быть, кого-то получится выгрузить через проём… Но оставить Алвареса наедине с этими двоими? Как знать, что они подразумевают под завершением пути. Может быть — самоубийство с попыткой прихватить и его с собой.
— Эл… Твой… друг сказал, что здесь ты намерен остановиться… Что ты сдашься, пойдёшь с нами… Пойдём, Элайя. Тебе нужна помощь.
— Мой бедный Лоран… Надеюсь, он воссоединился со своим отцом?
Снизу уже слышались чертыхания транталлилов, пытающихся взобраться по останкам лестницы. Дайенн осторожно, медленно обходила стол. Необходимо, в конце концов, понять, нужна ли и в каком объёме врачебная помощь арестованным… почти арестованным. Пистолеты со снотворным не очень греют душу при учёте, что эти оба — сильные телепаты, и если им что-то не понравится — она не успеет нажать на курок.
— Милый, нам точно надо идти с ними? — девочка капризно надула губки, — эта тётя мне не нравится.
— Да, дорогая, мы ведь обсуждали это. Так нужно. Не волнуйся, они не обидят тебя.
Девочка обернула к полицейским широченную улыбку.
— Это уж точно.
Аврора. Если она всё правильно поняла из сдержанных и обтекаемых показаний Лорана Зирхена, эту девочку зовут Аврора, и она второй лидер в их… сообществе. Точнее, расследование покажет, кто здесь второй, кто первый.
— Аврора… — Дайенн, брезгливо переступая через лужи крови и ошмётки тел, подошла к ним, — что с твоими руками, с твоей одеждой? Чья это кровь?
Аврора нарочито удивлённо посмотрела на своё платье и на руки, сейчас пустые — что не успокаивало, вовсе не успокаивало.
— Ой, тётенька, это такие пустяки! Кровь одного плохого дяди, который когда-то отрезал моей подружке язык, после чего она умерла от сепсиса. Вы знаете, что такое сепсис? Вижу, знаете. Ну, вот я и вырвала язык ему. Знали б вы, до чего трудно вырвать человеку язык! Скользкий, противный, фу! А уж кровищи…
Вадим смотрел на брата, на его спокойное, улыбающееся лицо, и думал о том, что проще и легче бы было сейчас не верить, что перед ним действительно Элайя. Нет, он понимал это слишком хорошо, хотя здесь не было ни распятых тел, ни буквы в кровавом круге. Это всё сделал действительно он. Это понимание стояло в его глазах, больных глазах со зрачками разного размера — первый признак, заставивший врачей ожидать, что у ребёнка будут проблемы с мозгом. Когда-то ему казалось, что самое худшее об этих проблемах он знает — телекинез, порой вырывавшийся из-под контроля и оставлявший Элайю забившимся в панике в угол разгромленной комнаты, приступы истерик, головные боли, после которых он не мог вспомнить, что говорил или делал. Но всё это… ко всему этому можно привыкнуть, с этим можно жить, ежедневно страдая и надеясь, что средство однажды найдётся и от этого. Можно было всё равно, выговаривая Элайе за очередную его вспышку, говорить, что он нормальный ребёнок, что у него всё есть… Самому верить в это… Но дело даже не в трупах и не в веренице кровавых картин там… Что-то тёмное, страшное вставало сейчас за его спиной, а может быть, в нём самом.