— Аврора… — Дайенн изо всех сил пыталась справиться с морозом по коже, — как ты попала… во всё это? Как ты встретилась с… с…
— Ой, так вам разве не рассказывали? А что вы, боитесь произнести имя моего мужа? Вы не должны его бояться, вы ведь не делаете плохих вещей, как те дяденьки, у которых я жила. Вот они очень боялись, когда к ним пришли мой муж и его воины. Они уже слышали о нём, и сразу поняли, что сейчас им будет очень больно. Он обездвижил их и предложил мне и другим девочкам сделать с ними всё, что захотим. Ух, и весело же было!
На кукольном личике — глаза зверя. Следящие за собеседницей именно так, как следит зверь за поймавшим его ловцом — хорошо, сейчас ты перехитрил, оказался сильнее, но подожди, только расслабься, приблизь своё мягкое, беззащитное горло… Они нам ни на малый грош не верят, шипел Махавир, забирая у Алвареса отпечатанные формы, во все наши благие намеренья, и не потому даже, что понимают, что Земле они сто лет не сдались, да и Марсу тоже. Потому что не привыкли верить, нет у них вообще такого свойства, не выработалось. Раб — это тот, кто умеет не кусать кормящую руку главным образом потому, что знает, что она и врезать может, но найдётся другой хозяин, более сильный, более жестокий — и голыми руками вырвет из тебя сердце, просто чтоб ему угодить. Хотите пластаться — пластайтесь, перевоспитывайте этих несчастных, забитых, льстивых чудовищ, кто ж вам, блаженным, запретит…
— Другие девочки?
— Ну, в тот момент нас там было трое. Малла — хуррка, у неё полное имя намного длиннее, но никому не охота было его выговаривать, Зенфа — зандерианка, и Мирана, бракири. Мирану они не любили, называли уродкой. Она была для гостей, которых не очень уважали. Она и самая старшая была, ей, кажется, было 14. Она точно не помнила. По мне так страшная была Малла — у них же пятачки, как у свиней, и три сиськи, фу. Но среди наших хозяев было много хурров, им нормально. А нас с Зенфой очень любили и держали для лучших гостей, потому что мы хорошенькие и очень хорошо умеем удовлетворять мужчин. Ой, чего это я о Зенфе в настоящем времени… Она умерла скоро, бедняга. Заражение у неё какое-то случилось. Такое со многими случается… Мирана потом вышла замуж за одного парня, тоже из освобождённых, и уехала, говорила, хочет найти свою семью — ну то есть, семью своей матери, но по-моему, на это мало шансов. А Малла осталась с нами, потому что её семья дочь-шлюху не примет. Она теперь живёт с другими освобождёнными, которые не вернулись по прежним домам, в нашем новом прекрасном доме…
Впору вспомнить, как повисла на руке Алвареса после деловитых расспросов Малхутарро. Для неё не должно быть новостей в том, что слышала сейчас. Не должно…
На Минбаре нет минимального брачного возраста как определённой цифры — точно так же, как нет максимального возрастного рубежа для выбора касты. Такая зыбкость обязательности. Заключению брака предшествует столько испытаний и обрядов, что вступающие в него просто не могут быть детьми, физически. На Нарне детство короткое — первые 10 лет жизни, и теоретически получивший постоянное имя имеет право на взрослые отношения, практически же это право не реализуемо — необходимо иметь образование, воинскую выслугу, какой-то статус в обществе, прежде чем тебя начнут рассматривать как потенциального супруга. На Центавре совершеннолетие — 16 лет, а вступление в брак допускается с 15 (чаще для девушек, чем для парней), но чаще в этом возрасте заключается помолвка, и в этом статусе молодые могут существовать ещё лет пять. Понятно, что брак и сексуальные отношения не одно и то же… На Центавре помолвку, по решению родов, могут оформить и между малышами, но это проявление центаврианского стремления поскорее объявить что-то принадлежащим себе. Гедонистическая центаврианская культура требует ценить зрелую женскую красоту, уверенность и искусность в обращении с мужским полом — нельзя сказать, чтоб среди пресыщенных аристократов не было любителей срывать не распустившиеся бутоны, но в целом воспринимается это не очень приветственно. Так устроены многие существа, что тело созревает раньше духа, и не всегда изнурительные тренировки способны укротить его зов, горячие нарнские подростки в обоеполых школах позволяют себе многое — и наставники смотрят на это сквозь пальцы, пока те способны помнить о контрацепции. На Минбаре учат: как бы ты ни был голоден, ты не сорвёшь незрелый плод, потому что знаешь, что он принесёт твоему чреву не пользу, а вред — имея в виду незрелость духа, предупреждать против незрелости тела и в голову б не пришло, в летописях доваленовских времён есть примеры любовных связей вне брака ввиду отсутствия одобрения старейшин, вражды кланов — но между молодыми людьми, достигшими половой зрелости, реализующими собственные, обоюдные желания… Как можно смотреть с вожделением на ребёнка?! Мы, дрази, тоже такого не понимаем, говорил Лалья, браки-то у нас заключаются рано — для женщины рано, конечно, потому что женщине достаточно родиться женщиной, чтоб быть желанной, а вот мужчине придётся постараться, но муж впервые остаётся со своей супругой не раньше, чем она становится способной произвести потомство, раньше-то зачем? Раньше того — он посещает её, когда дозволено, чтоб вручать подарки, и считается правильным, чтоб он говорил о своей любви, о восхищении её красотой, и если он говорит уж очень по сердцу ей — она может его поцеловать, но не более…
— Аврора, а твоя семья? Где твои родители?
Девочка скорчила рожицу. Очередной рисунок — такой же карикатурный, как и прочие — дёрнулся, размылся, словно кто-то подкручивает резкость, собрался снова, мёртвые лица искажались в чудовищных гримасах, вывернутые конечности дёргались, как у марионеток. Упыри изображали то ли танцы, то ли непристойные действия.
— На небушке. Мамочка умерла, потому что постоянно рожала. Моего очередного братика она не смогла выродить, и умерла. Папочка, наверное, тоже умер, потому что принимал слишком много наркотиков, а ещё его часто били, потому что он не рассчитывался за них вовремя. Вот в очередной раз он отдал в оплату долга нас с сестрёнкой.
Дайенн покачнулась на стуле, чувствуя, как комната куда-то уплывает в тёмно-буром тумане. «Господи… Это всё не может быть правдой, не должно… Да, я слышала… от Нирлы, от других… Но господи, сколько ещё, куда ещё ужаснее…»
— Аврора… когда, где это было? Как звали твою сестрёнку? Сколько времени прошло с тех пор?
«Может быть, всё же… от тех картин, которые ей пришлось наблюдать… И вживую, и в чужих мозгах… Она… как это называет Алварес? Спроецировала…»
— Мне было семь лет. А сестрёнка была старше, ей было 10. Она уже многое понимала, и когда хозяин попытался её трахнуть, она начала кусаться и драться. И он воткнул ей ножик в горло. Наверное, он хотел её только напугать, но получилось, что зарезал. Ну, я после этого, конечно, стала сговорчивой. Мне не хотелось, чтоб мне воткнули ножик в горло. Ой, вы думаете, тётенька, что я это всё сочиняю? Смешная вы трусишка. Вам просто не хочется думать, что так бывает. Это же фу-фу-фу. Но я никогда не вру, госпожа Дайенн. За враньё боженька наказывает. Или люди. Когда у меня начались месячные, вместе с ними начала просыпаться телепатия, а потом гипноз. И иногда, если очень уставала, я внушала этим дядям, что они меня уже трахнули. Ох и крепко мне влетело пару раз, когда они просекали, что я жульничаю. Но потом нашёлся среди них один умный, сказал — какая вам разница, так ведь даже удобнее в чём-то. Пришлось мне учиться устраивать такие представления, чтоб никто не уходил недовольным. Ох и болела потом голова. Но тут уж хоть что-то болеть будет. Тогда я ещё плохо владела гипнозом, и могла загипнотизировать только одного или двоих. Но теперь я научилась многому, могу внушить человеку что угодно, и даже куче людей! Я очень талантливая. За это мой муж меня и полюбил. А ещё я лучше всех умею делать минет.
— Что-что, Аврора?
— Ой, тётенька, вы такая смешная! Сами расспрашиваете, а потом морщитесь от того, что услышали. А вы, может быть, хотели услышать, что работорговцы покупают девочек для того, чтоб заплетать им бантики в волосы и кормить вкусными конфетами? Или что я называю своего мужа мужем просто так, это у меня игра такая? Глупая, глупая тётенька.