========== Гл. 19 Суд ==========
Нирла дёрнула Реннара за полу рабочего халата.
— Вы сейчас идёте к этой девочке, да?
— Да, дорогая, — Реннар погладил Нирлу по растрёпанным косичкам, — пришло время давать ей очередное лекарство.
На минбарском языке так слукавить не получилось бы, подсказала совесть, а на земном вот — почему нет. Лекарство — это то, что лечит, но, как говорил когда-то его наставник, не было нашей доблести в том, чтоб найти средства от заражения тела, они дарованы нам милостивой природой. Наш долг — найти средства от заражения души, приходится спрашивать себя, насколько мы преуспели в этом.
— А можно, я пойду с вами? Я могу заодно отнести ей обед! Лалья не справляется один, а мне не даёт ему помочь… Но к девочке же мне можно зайти, это же не опасно, это не нарушение?
— Нет, не опасно, Нирла.
«Теперь не опасно».
Аврора была, как все последние дни, немного вялой — ей приходилось давать почти взрослую дозу наркотика, подавляющего телепатические способности, но меньшего на её уровень могло и не хватить. Кроме того, из её комнаты убрали все предметы, которыми она даже теоретически могла нанести увечье себе или другим — рисковать здесь нельзя. До её отправки на Минбар оставалось два дня, отделение оформляло последние документы. Реннар, в сопровождении двух охранников и Нирлы, осторожно отпер дверь.
— А ничего, что девчонка-то… тоже с вами?
— Да брось, чего она сделает-то им, ребёнок же.
— Как сказать… в госпитале давно был? Так сходи, полюбуйся, оттуда ещё не всех депортировали.
Охранники остались у дверей — камера маленькая, случись что, в два прыжка будут рядом. Реннар прошёл к постели Авроры, где она, подложив для удобства книжку, что-то рисовала на большом листе пальчиковыми красками.
Нирла с любопытством смотрела на девочку — почти свою сверстницу, которую держат запертой, как опасную преступницу. На внешний вид, может быть, Аврора опасной совсем и не могла показаться. Но Нирла невольно вздрогнула, поймав её быстрый взгляд. Ей показалось вдруг, что всё это — белокурые локоны, забранные ободком с бантиком, голубое платье, явно наспех перешитое из взрослого, пятна краски на пальцах — всё это фальшивое, иллюзия… Она слышала, взрослые говорили, что Аврора умеет наводить морок, заставлять людей видеть то, чего на самом деле нет. И хотя сейчас, благодаря уколам доктора Реннара, она больше не могла пользоваться этой способностью, всё же казалось, что вот этот образ сусального ангелочка с картинки — это такой наведённый ею морок, иллюзия, созданная для взрослых. А сквозь этот морок, изнутри, проглядывает что-то холодное, хищное, совсем не детское, совсем не человеческое даже.
— Здравствуйте, доктор. А я вас уже ждала, сказали, что вы придёте через двадцать минут, женщина сказала, которая в коридоре мыла. А кто это с вами? — Аврора радушно улыбнулась, пристально вглядываясь в личико Нирлы. Выглядело почти искренне — что ж, надо думать, она скучает, особенно теперь, когда не может слышать мыслей и играть с ними, и каждое новое лицо — какое ни есть развлечение.
— Это Нирла, она живёт у нас в отделении, потому что у неё, как и у тебя, другой семьи больше нет. Взрослые всё не могут определиться, в какой мир её отправить, видимо, ждут, пока она вырастет здесь, — неловко улыбнулся Реннар, открывая свой чемоданчик. Аврора равнодушно протянула руку с закатанным рукавом. Что ж, у этого препарата есть такое достоинство — оно не проникает через плацентарный барьер. Об этом в своё время позаботились ещё корпусовские химики — отказать кому-то в праве выбрать такую альтернативу сердечным объятьям Корпуса они не могли, навредить потенциальным детям этих несчастных, которые, насмотревшись на пример матерей, могут всё же оказаться покладистее — тоже. Легче ли от этого…
Священность жизни не означает, что мы вообще никогда не допускаем её отнятия. Иногда это приходится делать для пропитания, иногда — для защиты. Уничтожение зародыша не подходит под эти оговорки, и подобное на Минбаре не то чтоб совершенно невозможно, но почти невозможно. Нет оснований полагать, что душевная болезнь обоих родителей непременно скажется и на ребёнке. Нельзя отрицать эту вероятность — но нельзя и возводить её в ранг непреложности. Да и кто взял бы на себя подобное решение? Реннар — определённо, не взял бы.
— Ух ты, как интересно. Откуда ты здесь, Нирла? Сколько тебе лет? Выглядишь совсем мелкой.
Нирла облизнула пересохшие губы. Нехорошо, наверное, очень нехорошо, что она смотрит на эту девочку вот так. Но если взрослые говорят о ком-то, что он преступник, то, наверное, стоит им доверять, один раз Нирла уже обожглась. И ей ли не знать, на что бывают способны те, кого ещё нельзя называть взрослыми. Старшие братья помогали отцу с малых лет не только в хозяйственных делах, пару раз они обсуждали, как кого-то убили вместе — точно так же, как обсуждали урожай или планы о поездке в город. Одна сестра задушила другую, потому что она съела её порцию еды. Вроде бы, и не хотела совсем-то убивать, точно Нирла этого не знала. Те, с кем летела до Зафранта, часто рассказывали о таком — подрались до смерти, убил со злости. Со злости сложно ли убить, такое, наверное, с каждым может случиться. А вот намеренно убить — это всё-таки уже другое.
— Мне, наверное, где-то одиннадцать. Меня полицейские забрали с Зафранта, это здесь недалеко. А до этого я жила на Голии.
Аврора закатала рукав обратно, чуть поморщилась, сгибая-разгибая руку в локте.
— Ты голианка? Я первый раз вижу маленькую голианку. У моих они были непопулярны. Как они говорили — это для бедных. С Голии больше всего шлюх, как и с Андромы ещё. Ух ты, это что, мясо такое?
Нирла осторожно поставила поднос с едой на колени Авроры и отошла, наблюдая, как Реннар застёгивает чемоданчик обратно.
— Не все голиане живут так. Господин Ругго говорит, что у него была очень хорошая семья, правильная, что родители очень любили его и брата и никогда их не били. И я не шлюха.
Аврора неловко подцепила пластиковой ложечкой гарнир.
— Да ну? А что ж ты тогда делала на Зафранте? Разве ты для чего-то другого годишься?
— Я умею ухаживать за животными, и вообще по хозяйству, что скажут. И чему нужно, всему могу научиться. Здесь я научилась в госпитале помогать — лекарства давать, больных кормить и прочее такое.
— А, так ты из чернорабочих? Ну, тоже полезные навыки можно приобрести. Умеешь животных резать — сможешь и двуногого кого. Не настолько разные вещи.
Нирле эти слова совсем не понравились.
— Я не резала животных. Я только кормила, убирала за ними. И мне такие навыки не нужны.
— Да, теперь-то, раз ты здесь, ты можешь думать так… Но ты ведь не можешь остаться здесь насовсем, верно?
Что говорить, это правда, и эта правда звучала жестоко.
— Жаль, я бы хотела. Но раз говорят, что я ещё маленькая, чтобы работать — значит, так и есть. Куда отправят, туда отправят. Главное, что я поняла — что что-то новое не значит что-то плохое, не надо этого бояться. Когда меня везли на корабле, я очень плакала, вспоминала дом и наш сарай с овечками, мне очень хотелось обратно, я боялась, что эти люди убьют меня… Дома не было хорошо, совсем не было, но просто хотелось, чтоб было так, как было. Но когда меня забрали полицейские, я узнала, что меняться может и к лучшему. Теперь главное — что меня домой не отправят. А куда отправят — там в любом случае будет лучше. Из плохих мест не могли получиться такие, как госпожа Дайенн, господин Алварес. Господин Ранкай, правда, говорит, что его родина — не очень хорошее место, но наверное, он скромничает, да и на Захабан меня не отправят точно, не узнаю.
На манипуляции Реннара, подключающего портативный диагност и проводящего им по её телу, Аврора не обращала никакого внимания.
— Да, повезло тебе, что ни во что не успела вляпаться.
— Ну уж извини, что, получается, хвастаюсь. Может быть, к тебе проявят снисхождение, ты ведь не виновата, что тебя научили только плохому. Что у тебя не было хорошей семьи или других близких людей, которые не допустили бы этого. Говорят, ты убила очень многих…
Аврора широко улыбнулась, показывая ровные белые зубки.
— Да уж наверное, многих. Не считала, считать-то меня не учили особо. Другим вещам учили. А потом я и сама училась. Родни у меня нет, да, она вся передохла, и это прекрасно. Они были так себе. Ну, может, сестрёнка была неплохая, но я её плохо помню, лучше всего помню кровь из её перерезанного горла. Но вот близкие у меня есть. У меня есть самый замечательный на свете муж, ты его, возможно, видела. Он очень сильный и очень меня любит. Он подарил мне много замечательных подарков — платьев, украшений и всяких негодяев, на которых можно хорошо практиковаться.