Элентеленне даже и не пыталась себя сдержать, вертела головой, как ребёнок, периодически прижимая ладонь ко рту — видно, боясь, что её восхищённые охи, многократно отразившись от стен и куполов, превратятся в оглушительный гром.
— Какая же красота! Как мама говорила, когда видела что-то подобное на фотографиях — словно Господь прошёл здесь только что и едва не попал в кадр. Сколько думай — в голове не укладывается, как это кто-то живёт среди такой красоты каждый день… Ой, госпожа Дайенн, вы ведь не здесь выросли! Вы тоже видите это впервые?
«Да… Это город Алвареса. Город, где прошло его детство. Вряд ли, конечно, сейчас он предаётся ностальгическим воспоминаниям. Я-то могу позволить себе восторг осознания, что действительно вижу древнюю столицу, наслаждаться восторгом иномирных гостей. Спасибо Сингху, взявшему на себя значительную долю тяжёлых обязанностей…»
Как офицеры, ведущие это дело, сюда были отправлены, собственно, она и Сингх, Алварес ехал в увольнительную как родственник. Потом Гархилл всё же внял тоскливому вою сотрудников и разрешил экономическому и контрабанде послать и своих представителей, не сгружать на Дайенн и Сингха и свои материалы. Их, этих материалов, у одной только Эми увесистый чемоданчик. Г’Тор на Минбар летел в командировку на курс лекций дразийского химика, до начала ещё дня три, так что на первые заседания он даже попадает, но большую часть материалов его отдела делегировали Эми.
— Прямо сразу таким важным лицом себя чувствуешь… Нет, моих заслуг тут, может, и немало, но без Хемайни я б это в удобоваримый вид не привела точно. Голова последние дни не варила уже совершенно. За какие грехи я оказалась крайней, а? Ну, потому что Тийла там нужна, да. Послали б Мэрси! Как-никак, претендент на звание работника недели.
Дайенн улыбнулась — сказано это было хоть и в шутку, но в шутку совершенно беззлобную. Вот, пожалуйста, пример того, что Вселенная не создаёт ничего бесполезного, и каждое пятое колесо в телеге однажды принесёт свою пользу. Мэрси и в принципе не отличалась образцовой внимательностью и сообразительностью, а события вроде произошедшей в кабинете аварии, остановившей работу на целый день, в некий раздрай разве что Хемайни и не ввели б. Немного запуталась в шифрах, немного запуталась в датах, принялась искать информацию на арестанта, на которого, как все были уверены, информации никакой нет в принципе. И поле поиска задала широкое, не исключив миры, считающиеся мёртвыми…
— И нечаянно так сняла с Александера обвинение в сожительстве с малолетней.
Дайенн моментально сменила выражение лица.
— Прекрасно понимаешь, Г’Тор, что фактически…
— И фактически тоже он её не растлевал, всё растлено до него. Фактически — мы по каким законам будем ему что-то вменять? По законам миров, к которым Аврора как бы и отношения не имеет? У неё гражданство Империи Ворлон! Кто-то сейчас может сказать, что у них там с совершеннолетием? В этих вентоксских базах они при этом числятся как супруги. То есть, мы только и знаем, что у ворлонцев институт брака существовал.
— Я не знаю, как он это сделал…
— Блестяще он, как видишь, это сделал. Может, с помощью Аделай Нары, эта баба в компьютерных системах бог, может, могла и ворлонские взломать, кто знает. Может, сам как-то — что он там болтал про какую-то печать… Начинаю думать, что это не просто мистическая чушь, а что-то вполне реальное, имеющее отношение к его силе. И знаете что, готов поставить свою зарплату, да три зарплаты даже — эта их «земля обетованная» это Ворлон. Ну или во всяком случае, Вентокс. Все эти его помощнички, не вернувшиеся по своим мирам, обосновались там.
Эми хмыкнула.
— Ну это, знаешь, уже слишком. Как он обошёл их охранные системы? Ворлонцев нет давно, а за поживой на Ворлон до сих пор нет наглых переть. То есть, были… но быстро кончились. Потому что между риском и самоубийством есть разница, это любой авантюрист понимает.
— А как он с этой регистрацией вымудрил? Сама же говоришь — с 60х в эти базы никаких изменений не вносилось, смешно сказать, в 70х какой-то центаврианский хрен пытался… что-то у них там в декларациях так и висело незавершённым, достало висеть, так он пытался там подтверждение от ворлонского представителя нарисовать, чтоб в архив ушло уже наконец… ничего не вышло, мягко говоря. Так по сей день болтается. Это на Яноше ещё рассказывали. И Мэрси ваша не смогла же посмотреть, какие ещё изменения свежие там есть. Не потому, что тупая — Хемайни ж тоже не смог. Потому что защита. Надо думать, доступ туда может получить только сильный телепат, и то не всякий. Все мы помним о его происхождении. А колонисты получили доступ от него. Не пойму, конечно, чего он таинственности нагоняет, чего прямо не сказать. Сейчас же все мало-мальски уважающие себя миры перевозбудятся, что за колония, где искать, чья она теперь будет, чей флаг водружать. А услышали б, что сектор Ворлона — увяли б сразу.
— Думаешь? — грустно вздохнула Элентеленне, — соблазн-то велик. Сейчас, конечно, все смирились, что сияющие господа отбыли и свою сокровищницу на ключ закрыли. А если узнают, что кому-то из ныне живущих удалось такой ключик получить? Что начнётся-то…
— Как начнётся — так и закончится, — отмахнулась Эми, — вряд ли Александер им за здорово живёшь такие пропуска выпишет. А без пропуска — ну, что-нибудь от них, конечно, в назидание прочим останется. Телепатские штучки, они бывают весьма действенны, если помножены на силу существ иной природы… Пыталась же тогда Земля послать представителей на Парадиз — дескать, вы наша колония, давайте, подчиняйтесь нам. И что? Как улетели, так и обратно прилетели. Корабль, сам, на пинковой тяге, видимо — команда ничего не могла сделать, корабль не слушался, шёл себе заданным курсом к метрополии и хоть бы хны. А на корпусе снаружи надпись — «Незваный гость хуже татарина». Знающие люди, говорят, узнали почерк Сьюзен Ивановой.
Офелия смотрела за окно. День был пасмурный, ветреный, погасшие кристаллы домов казались просто серо-голубыми камнями. Почти нетронутый чай так и стыл в стакане.
— Столько лет тут не бывать… И вернуться для того, чтобы… Чтобы даже опомниться не мочь. Почему всё так быстро, почему так…
Виргиния опрокинула в себя последний глоток байси из баночки.
— Так, а чего рассусоливать? Всё в деле ясно, он признание подписал, все детали сам расписал, они больше времени потратили на сбор свидетелей… Это вот само заседание меньше, чем в три этапа, наверное, не пройдёт, бедные судьи, а у них же ещё эти… Кто вменяемый остался…
Среди этих интерьеров мелкая, почти детская фигура Офелии смотрится просто щемяще. Высокие окна, высокие потолки, холодные тона стен и дверей — и она, отчаянно кусающая пальцы, пытаясь не плакать — ей невозможно потом скрыть, что плакала, лицо опухает, а зачем радовать кого-то таким зрелищем? Хоть вроде бы, плачущая мать человека, которого судят за резню, впечатлившую видавших очень многое — это не должно удивлять. «Кто может представить, что она чувствует». Да представить-то можно. Каждого, кто когда-либо приходил в эти стены в качестве подсудимого, кто-то родил на свет. Но у кого-то биологические родители были неизвестны или не дожили до этого дня, у кого-то сами не в лучших отношениях с законом. И всё же. О чувствах таких матерей немало сказано и в стихах и в прозе на стольких языках, что одно перечисление полдня бы заняло. Есть матери, которые даже гордятся своеобразными успехами детей, есть матери, которые прячут лица и стыдятся, винят себя. И есть Офелия Александер, до сих пор винившая себя в том, что на что-то ещё надеется, не желает признать очевидное — спустя год, два, три после захвата корабля её сын не может где-то найтись живым и здоровым, это означало б требовать от вселенной чуда, которого и в менее тяжёлых случаях не произошло…