Г’Тор уже просто расхохотался.
— Это ж что надо сделать, чтобы лишиться гражданства на Бракосе? Повезло ж парню…
— Вообще-то, на Комаке. Но не суть. Болтлив очень оказался, на допросе заложил какую-то крупную шишку, покровительствовавшую их банде. Шишку, правда, не посадили, то есть, тогда не посадили, позже был громкий показательный процесс… А болтуна спровадили из Синдикратии пинком под копчик.
— Болтун — это хорошо… Надеюсь, и нас порадует…
Лалья вернулся как-то подозрительно быстро.
— Алварес, Дайенн, там… там… Дрошалла помилуй, и что делать теперь?
Вадим, как раз вылезающий из-за стола (что было непростым процессом каждый раз, так как надо было перебраться и через напарницу, и через все те стопки газет и ящики с дискетами, которые он тут наставил), потряс головой.
— Помедленнее, Лалья, что стряслось? Наш друг Гароди, которого я уже нежно люблю, порадовал нас ещё чем-то? Заблевал всю камеру? Или, страшно сказать, сбежать умудрился?
— Хуже… Преставился он, кажись.
Дайенн подскочила.
— Как? Ты уверен? Может быть, снова кома?
— Суицид? — Вадим набросил на плечи китель.
— Нет… Это уж слишком… Столько ждали, пока он очнётся…
Гароди полусидел-полулежал возле кровати, скрючившись в нелепой, пугающей позе. В остановившихся глазах застыло удивление самой мысли, что после всего, чему он сам подвергал свой организм, он может вдруг взять и умереть. Дайенн присела, коснулась шеи заключённого, поднесла карманное зеркальце к лицу, приложила ухо к груди.
— Мертвее мёртвого. Интересно… Скончался он, по всему получается, не более двух часов назад, а рука не разгибается. Какой-то мышечный спазм… Что же вызывает мышечные спазмы у бракири… А это ещё что? — она нахмурилась, разглядывая извлечённый из-под кровати надкусанный фиолетовый фрукт, — наш мальчик решил поиграть в Белоснежку? Ты не знаешь эту земную сказку, Лалья… В общем, у меня вскрытие и экспертиза. А у вас разговор с Альтакой. Честно, я б с вами не поменялась.
Над кружком — точнее, полукругом — коллег висело весьма траурное настроение, хоть, конечно, не сердечная привязанность к свежепреставившемуся была тому причиной.
— Невероятно… Наш самый перспективный свидетель… Вот так глупо… и из-за чего…
— Из-за глупости, — Дайенн практически ввалилась в кабинет, вид у неё был совершенно вымотанный, — и из-за генетики тоже. Всё-таки, наверное, если природа-мать вот так провоцирует на трезвость — стоило прислушаться… Особенно после алкогольной комы с последующим галлюцинаторным бредом.
Вадим поднял голову.
— Значит, смерть от естественных причин?
Дайенн положила на стол свежий отчёт.
— Как сказать… Вообще-то он бы, видимо, одыбался и на сей раз, разве что кое с чем из любимых напитков явно пришлось бы завязать… Но угораздило его скушать ничилин, и вот этого организм ему уже не простил.
— Ничилин — это этот фрукт? Всё же был отравленный?
— Его и отравлять не надо, он и сам по себе… ну, не то чтоб яд… Практически, для бракири — алкоголь в чистом виде. Традиционные бракирийские вина готовятся из ничилина. Но если в процессе приготовления действующее вещество проходит определённую обработку и… в общем, без химических формул я это вряд ли объясню… то в чистом виде это… ну, как для землянина — заглотить разом ведро спирта.
Вадим разглядывал крупное, чёткое, можно даже сказать — высокохудожественное фото надкушенного фрукта.
— Разом невозможно, заверяю. Чёрт, попробовать как-нибудь на выходных этот ничилин… Послать в подарок дяде Андресу на день рождения… Хотя, если от него такой эффект — то лучше не надо, конечно.
— На землянина это действует не так, — улыбнулась Дайенн, — лёгкий веселящий эффект, не более. Для центаврианина — вообще никакого эффекта. Дилгара просто вырвет…
— Пробовала, что ли? — оживился Махавир.
— А для бракири, после алкогольного отравления, это — практически безотказный способ покончить с собой. Выделяемый неким придатком поджелудочной железы — сафин — фермент не успевает нейтрализоваться печенью, и вызывает спазм коронарных сосудов. Перевыработка фермента, кстати, и вызывает мышечный спазм, типичная картина… Гароди успел сожрать целый фрукт весом примерно в килограмм. На втором к нему, так сказать, и подкралась комета смерти, третий ничилин и не потребовался, и одного вполне бы хватило.
Махавир удручённо почесал затылок.
— На Земле об этом говорят — неудачно опохмелился…
Алварес взял следующее фото — труп Гароди в полный рост.
— Мне другое интересно… Откуда он взял их, эти ничилины? Они что, есть у нас в меню? У нас яблоки в столовой только один раз были… Или у заключённых меню особое?
— Да такое же. С учётом расовых особенностей, конечно…
— С учётом… Кто сегодня разносил?
— Да я и разносил, — отозвался Лалья, — ну, Нирла мне ещё помогала, от наиболее тихих я ей ключи давал. К этому что, и пятилетнего пускать можно было, он самостоятельно до туалета, пардон, добраться не мог, даже ползком… Так ведь с завтрака уже часа три к тому времени прошло, а время обеда ещё не наступило. А на завтрак этих ваших ничилинов точно не было, это уж клянусь.
Дайенн, побледнев, грозно двинулась на него.
— У тебя голова на плечах зачем, раз ею не пользуешься? Пускать к этим ублюдкам ребёнка?! Великий Вален, понабрали идиотов…
Лалья испуганно попятился.
— Да говорю ж, к тихим её пускал… Что ж я, без ума совсем? Гархилл разрешил ей на кухне помогать, всё равно ж она сама без дела не может, ходит до всех докапывается, скорей бы с нею уже решили что-нибудь… Ну вот и к разносу её допустили…
— Кто допустил — Гархилл? Так, я к нему…
— Он с Бракосом говорит.
В полной мере праведное негодование Дайенн не покинуло, но в руки она себя взяла.
— Ладно, как договорит… Сумасшедший дом просто, а если б один из этих «тихих» пришлёпнул её и сбежал, что б вы тогда делали?
— Так… Позовите Нирлу кто-нибудь… Что-то ничего не понимаю, ничилинового дерева я в камере вроде тоже не видел…
Девочка всхлипывала, рыдания сотрясали всё её тощенькое тельце от макушки до пят. В глазёнках стояла святая убеждённость, что теперь её изобьют, убьют, бросят в тюрьму, продадут в какое-нибудь очень нехорошее место… Алварес уже несколько раз поднимал её с колен, и в конце концов, во избежание нового падения, усадил в освобождённое Ситаром кресло.
— Я не знала… я не хотела… правда, клянусь… я не знала, что ему нельзя… простите меня… простите, умоляю…
— Нирла, успокойся, — Дайенн погладила её по руке, — откуда ты взяла эти фрукты? И… с чего ты решила, что ему их можно?
— Ты же никогда не даёшь непроверенное, — включился и Вадим, — я ведь помню, когда ты приносила Дайенн бутерброды и отбивные, ты всегда спрашивала у поваров, как они приготовлены.
Как ни старались убойники успокоить бедную девочку, на шум уже начали подтягиваться соседи из наркотического. Дайенн хотелось провалиться сквозь землю — словно они тут в самом деле издеваются над ребёнком. Хотя, конечно, дети на Минбаре в этом возрасте уже отвечали за оплошности очень строго. Но Нирла не минбарка, и здесь действительно вина не её, а хотя бы Лальи, додумавшегося поручить ей то, к чему не всякий взрослый может иметь касательство.
— Нирла не может быть виновата, — кивнул Талгайды-Суум, — она никогда не забывала, что можно, чего нельзя бреммейрам.
Говорить после продолжительных рыданий у девочки едва получалось, голос просто не слушался. От прикосновений она по-прежнему вздрагивала и сжималась — рождалось подозрение, что едва ли её до этого часто обнимали. Зато она без всякого напряжения воспринимала специфические дразийские приятельские жесты — тумаки, отвешенные с добром и любовью, не такие уж и тумаки. Так что работать с Лальей и другими дрази ей действительно нравилось, как ни сложно это уложить в нормальной человеческой или минбарской голове.
— Земная госпожа дала… Земная госпожа сказала, что можно… Что эти фрукты очень полезные, это витамин, от них этому господину сразу станет лучше, и я помогу этим господам полицейским… Она сказала, это очень правильно, угощать заключённых вкусным и полезным, так говорит её религия.