— Между нами, уж будем честны, — огрызнулся на эту тираду Сайкей, — вашего брата лишила жизни его же родня!
Тулпеше повернул крановую стрелу своего носа в сторону дрази.
— Вы, чужаки, можете думать — его можно быть раньше спасти. Может, вы правы. В наши родные края не делать так. В наши родные края решать нушмека, древний закон говорить — кто не двигаться, не издать речь, тот не живой. В нём разрастаться тление, отравлять его и всё вокруг. Так не должно быть. У нас не возвращать мёртвые к жить.
Всё-таки надо отдать должное мужеству этого коротышки — дом Хистордхана для него ведь что-то вроде филиала преисподней, и однако же он решился провести чужаков туда. Хотя, рабочие-кровельщики по логике вещей ребята не робкого десятка.
— Мёртвых нигде к жизни не возвращают, — проворчал Сайкей, — но этот-то не был мёртв! Ну, нет у вас там возможности ставить парализованных на ноги, и вы решили, что милосерднее дать ему умереть — я вас осудить не готов. Даже думаю, что вы правы. У нас, дрази, мужчине немощь страшнее смерти. Но…
— Не быть бы так, если бы не этот Хистордхан! Или мой брат может раньше сам упасть от гора вниз? От гора, в который расти? Больше птица упасть или рыба тонуть, не мой брат падать от гора! Его толкнуть! От Хистордхан! От скверна, которая видеть раньше мой брат, где работать у Хистордхан! От жить и знать, что Хистордхан работать злу! Не свои руки, чужие — Хистордхан толкнуть мой брат, чтобы он мертвец! Не быть раньше мы пустить Шудвеке к мёртвые совсем, если не быть раньше это его толкнуть, если не быть раньше это Шудвеке видеть мертвец в дом Хистордхан! Проклятый дом!
Гадать, сколько лет Тулпеше, не пришлось — сам сказал, что 35. Учитывая, что живут зенды в среднем 60 — это должен быть зрелый, солидный мужчина. Что ж, может быть, таковым сам Тулпеше себя и считал, а вся его родня едва ли — ведь он всё ещё не обзавёлся собственной семьёй, и работал не столько потому, что хотел скопить на обзаведение хозяйством — семья, из которой он происходил, была многодетной, и надежд на наследство особых не было, сколько потому, что трудная и рискованная работа кровельщика влекла его всё-таки больше, чем однообразие крестьянского труда. Во всяком случае, не один раз этот рыжеватый проворный мужичок с острыми серыми глазками подчеркнул, что финансовая независимость — это то, чем они с братом всегда гордились.
— Если вы были уверены, что вашего брата покушались убить — почему вы не заявили?
Дайенн посмотрела на Лалью тоскливо — где он был, когда тот же вопрос задавала она? Горный народец, живущий по своим законам — тогда ведь и самим пришлось бы отвечать за то, что добили родственника, переломавшего все кости, официальное разрешение лишать жизни здесь есть только в отношении преступников. Да и какие доказательства? Железобетонной уверенности родни, что сам Шудвеке сорваться не мог, для суда недостаточно. К тому же, и винили в произошедшем не только Хистордхана, но и самого пострадавшего — понесло ж его в столицу, ближе, что ли, работы не было, да ещё и младшего брата потащил, и самих себя — что не сумели удержать, отговорить.
— А вы заявить? Заявить, что к вы стрелять, что к вы угрожать?
— Ну, мы — это другое… Мы всё-таки сами полезли в его дом…
Да уж. Зафрант повлиял, что сказать. Решили, что теперь везде так можно. Уже сейчас у Дайенн были некоторые вопросы к себе, почему она не удержала коллег от этой идиотской, самоубийственной авантюры, а ведь должна была, обязана была. А завтра, надо думать, это непонимание будет ещё обширней и катастрофичней. Хотя как знать, ожоги лазера, обработанные заживляющей пеной, уже болеть не будут, и осознание того, что все выстрелы, а было их немало, прошли вот так по касательной, нанеся вред главным образом одежде, может действительно вскружить голову. Дёшево ведь отделались. Кроме Сайкея, который, впрочем, тоже утверждает, что дёшево, в его жизни столько всего пострашнее бывало — он бы даже перечислил, да ведь не о нём сейчас речь.
— Тулпеше, — голос Алвареса звучал уже заторможенно, наркоз начинал действовать, — можете повторить ещё раз, сколько жильцов в доме? Ну, как вы запомнили? Конечно, прошло три года…
— За три года многое могло измениться… — осторожно начала Дайенн, но осеклась. Ничего не менялось за почти 30 лет, с какой стати изменилось бы за три года? Да, это действительно странно… Но есть ли основания не верить официальным данным?
Зенд переводил взгляд с одного иномирца на другого, судорожно вникая в сказанное. Дайенн, сообразив, что он разобрал не всё, сказанное тихим голосом её напарника, повторила максимально чётко и громко. Их провожатый принялся усердно загибать пальцы.
— Сам Хистордхан, хозяин. Его сын, зовут Абим. Жена его сына, не помнить, как зовут. Дочь Хистордхан Тамель, у неё нет мужа, хотя она немолода. Старуха Дурзум — не знать, кто она, думать, жена Хистордхан, Шудвеке говорить — нет, она говорить ему «господин», дети не говорить ей «мать». Старик Такерхам — малый рост, вид другая раса, но говорить как член семьи. Теперь работники. Ллорт — не помнить, как звать, он носить Такерхам, делать всякий тяжёлый вещь. Землянка Мари — старая, готовить и делать всё кухня…
Пальцы кончились — у зендов их по 4, Тулпеше подумал, разжал оба кулака и начал загибать снова:
— Землянка Дидра молодая, убирать везде, мыть, и землянка вторая, не знать, как зовут, для то же. Центаврианин работать сад, и ещё один, не знать раса, работать сад. И Шудвеке работать ремонт, и я два раза. Пока Шудвеке не видеть труп. Тогда мы бежать домой.
— Погодите, — включился Лалья, закончивший обработку Алваресовой раны, — вы говорите, не видели жену Хистордхана? Но раз официально в семье никто не умирал… может быть, тот труп, который вы видели — это была она? Может быть, она… ну, как ваш покойный брат, и вы приняли её за мёртвую? Всё-таки, она должна быть очень стара, а со старыми людьми бывает…
Дайенн снова вздохнула — те же соображения, только в другой форме, она уже высказывала.
— Нет, это быть не как Шудвеке! Это труп! Лежать холодный ящик, как делать чужаки! — Тулпеше поморщился и сделал невозможное — вспомнил иномирное слово, — криокамера! Все говорить, жена Хистордхан очень болеть, но кто болеть, не лежать холодный ящик!
— Ничего не понимаю… Хистордхан не стал хоронить умершую жену? Но почему?
— Может, он извращенец, — буркнул Сайкей, — заморозил… спасибо, не чучело сделал. А то всякое бывает… А теперь вот решил ей там компанию собрать, чтоб не скучно лежалось.
— Ну, погребальные обычаи некоторых рас бывают… шокирующими для нашего восприятия. Да, жаль, что мы так и не знаем, какой расы Хистордхан и его семья…
Лалья звучно почесал затылок, тут же отвлёкся на потревоженный ожог на плече, тихонько приподнял край повязки с выражением чистого детского любопытства.
— Погодите, мне вот что интересно. Абим, сын Хистордхана, часто в разъездах, и сейчас тоже. Так кого же мы видели, кто в нас стрелял?
— Кто-то из слуг, конечно!
Алварес мотнул головой.
— Кто — ллорт или центаврианин? Центавриане не отпускают волосы так…
— Там был ещё один, расы которого Тулпеше не знает. Второй садовник.
— Садовники не живут в доме, — покачал головой Лалья, — у них отдельный флигель в саду. К тому же, если я правильно понял, второй садовник — гроум.
— Гроум? Да, тогда…
Сайкей снова осторожно ощупал повязку.
— С другой стороны, могли ж они нанять кого-то ещё. Даже, по логике вещей, должны были — после ухода Шудвеке. Но об этом нет информации, да?
— Здесь же не принято совать нос в чужие дома, — съязвил Алварес, — кого нанимают, кого увольняют, кого пакуют в криокамеры…
— Всё, что я узнал, — вздохнул Лалья, — касалось тех слуг, что в доме — трёх землянок и ллорта. Их объединяет одно свойство — у них всех нет родственников. Вообще. И кому как, а мне странно, что пришельцы, по-видимому, всё время жизни здесь избегали нанимать работников из местных. Садовник-гроум… Как он попал-то сюда вообще?
— Думается, расчёт простой — брали тех, кто не знает местного языка, и не расскажет аборигенам чего лишнего. И кого, если что, никто не хватится…
Дайенн сколько-то попрепиралась с Сайкеем на тему, каким составом идти завтра с визитом к Хистордхану — против неотложности самого визита не возражал уже, в общем-то, никто — а конкретнее, идти ли Сайкею или всё же отлежаться. Сайкей настаивал, что по нему совсем не заметно будет, что он ранен, и даже на подвёрнутую ногу он обязуется не хромать.