Вадим не сразу понял, что его разбудило. Может — разгорающаяся боль в боку (действие анестетика кончалось), может — громкий, взволнованный голос напарницы из-за перегородки, видимо, от терминала связи. Разобрать, что она говорила, он, впрочем, не успел — как потому, что плоховато знал фих, так и потому, что в следующую минуту она сама ворвалась на спальную половину комнаты.
— Вставай. К Хистордхану отправляемся немедленно.
— Да не то чтоб я собирался возражать, — он поморщился, что не укрылось от бдительного профессионального взора, — но звучало как-то очень экспрессивно. Что-то успело с утра произойти?
— Угадал. Правда, я не уверена, что тебе так уж необходимо…
— Не умираю. Не буду делать вид, что совсем не больно и вообще я с этой царапиной чувствую себя лучше, чем без неё, но думаю, ты и без бравады способна понять, что является основанием для постельного режима, что — нет.
Дайенн упёрла руки в боки.
— Вот именно бравады мне и не хотелось бы. В конце концов, рана да, неглубокая, но одни зендские боги знают, какую заразу ты мог туда занести…
Алварес поднялся на ноги — и надо признать, действительно держался очень убедительно и бодро, и прошествовал мимо напарницы к ванной — хотя бы умыться и привести в порядок волосы было необходимо.
— Лалья был щедр насчёт антибиотиков. Так что стряслось? Хистордхану пришла ещё одна пикантная посылка?
Дайенн уже застёгивала китель и нетерпеливо перетаптывалась у порога, начисто, похоже, игнорируя тот факт, что напарнику для готовности к официальному визиту нужно несколько больше времени — форма в его номере, здесь только штатское, грязное и драное после ночных приключений.
— Не совсем. Из института исчезла наша мумия.
— Что?! Погоди, ты вроде дала понять, что в этой цитадели минбарской дисциплины и порядка чужие люди не ходят?
— И продолжаю это утверждать. И тем не менее — тело исчезло.
— Потрясающе. Да, мне не терпится узнать, что там за Хистордхан такой, что его руки способны залезть даже в зону неусыпного минбарского контроля…
— Вот скоро и узнаем.
Пискнула ключ-карта, закрывая дверь, и Дайенн практически потащила Алвареса к лифту. Лалья уже дожидается внизу.
— Это сушёное непонятно что — единственное, что у нас было. Считай, дело закрыто самым бесславным для нас образом. Чем нам осталось оперировать? Слухами, рассказами тех, кто что-то вроде бы видел или знал тех, кто видел?
— Ну, кое-что всё-таки осталось. Те образцы, что отданы на анализ в лабораторию — их, естественно, не забрали. И… Калид достиг кое-чего, на мой взгляд, существенного — определил расу этого существа.
— И? Я заинтригован.
— Попробуй угадать.
Алварес обратил к ней взгляд, полный того, что на его уровне можно назвать мольбой и кротостью.
— Дайенн, я только проснулся, и несколько выбит из колеи такими новостями. Я лучше просто послушаю тебя.
Дайенн набрала в грудь побольше воздуха.
— Это лумати.
========== Гл. 9 Скелеты из прошлого ==========
— Итак, вы лумати.
Она сказала это твёрдым, спокойным голосом, надеясь, что не выдала внутреннего неуюта. А кто в этой комнате мог бы чувствовать себя уютно? Алварес, после непростого выбора — надеть свой центаврианский пояс, чтоб он твёрдым краем царапал рану, или пойти без этой необходимой вообще-то детали гардероба? Лалья, разрывающийся между тревогой за Сайкея, со своим ранением решившего куда-то попереться, и не меньшей тревогой за офицерскую часть команды? Кажется, ему идти в логово врага хотелось меньше их всех, при всех соображениях, что едва ли Хистордхан решится на такие действия, которые точно закончат с лояльностью к нему местных властей. И у самого хозяина вряд ли действительно настолько благодушно-расслабленный настрой, какой он пытается демонстрировать, сидя в глубоком кресле с полуприкрытыми глазами и лениво водя длинными узловатыми пальцами по тёмной замысловатой гравировке кубка. Дома, конечно, и стены помогают, а у него за спиной стоит рослый мрачный ллорт, и наверняка это не единственный в доме, кто может компенсировать недостаток физических сил у самого старика, ну, а деньги им до сих пор позволяли очень многое, но кто и что защитит их, если против них ополчится местное население?
— Но ведь это не является преступлением, господа полицейские? — беззубо улыбнулся из своего кресла Такерхам, отбивая старческим тремором мелкую дробь по подлокотнику. Понятно, почему Тулпеше был в таком затруднении в попытках его описать — он не понимал и не мог понять, с чем имеет дело. Сморщенный лысый карлик, которого слуга-ллорт всюду носит за господином… Лумейта, если встретишь поодиночке, не примешь за лумати, между тем они лумати и есть, побочная ветвь, особая народность внутри расы. Но поодиночке их и в добрые времена было не встретить, как правило, они таскались за своими хозяевами — высокопоставленными или просто состоятельными лумати, играя для этих заносчивых созданий роль своеобразных переводчиков. Да, сбивало с толку, что Хистордхан разговаривал и с Шудвеке и Тулпеше, и с другими слугами сам…
— Вы прекрасно знаете, о чём мы пришли говорить, — холодно ответила Дайенн, — и прекрасно знаете, что кроме уголовных законов, есть и некие неписанные правила общежития, которые особенно важно соблюдать, если вы гость в чужом мире. Вечный гость.
По лицу Хистордхана, кажется, прошла тень на этих словах — впрочем, он не изменил ни положения длинного сгорбленного возрастом тела, ни выражения усталой скорби на лице. Да, не преступление… Чего ж вы тогда так тщательно скрываетесь? Хотя возможно, вы и это возьмётесь опровергнуть. Любовь к уединению и нелюбовь к публичности тоже не преступление, в конце концов. До сих пор нет единого мнения, на чьей стороне были лумати в войне Изначальных, и даже о том, чьими стараниями большой, процветающий когда-то сектор галактики превратился в мёртвое астероидное поле, говорят разное. Точнее, по остаточным признакам выходит, что одни колонии уничтожены ворлонцами, другие — Тенями, так же были слухи, что к уничтожению ближайших конкурентов приложили руку центавриане, но доказать это, конечно, невозможно, поэтому и говорят об этом редко. Как бы то ни было, Лумат с 60х занесён в реестр вымерших миров. Неудивительно, что мумию оказалось непросто опознать…
— Ирония в том, — Такерхам указал на неё трясущимся перстом, хотя его водянистые слезящиеся глаза едва ли могли её видеть (но сколько времени уже он пользуется чужими глазами), — что вы пытаетесь вести себя в этом мире как хозяйка, и иногда обманываете даже себя. Но не нас. Не Такерхама. Вы такой же осколок уже не существующего, живущий из милости… У нас один способ упрочить своё положение, у вас другой, но это не более чем детали.
И снова сравнения с Зафрантом неизбежны. Они снова сидят перед богатым стариком с экзотическими увлечениями, только теперь этот старик, несмотря на возраст явно куда более солидный, производит более достойное впечатление. Его одеяние из минбарских тканей, но пошитое, видимо, на луматский манер, выглядит подчёркнуто скромно. У состоятельных лумати считалась дурным тоном роскошь в одежде, это свойство вчерашней нищеты, выбившейся в верха и спешащей подчеркнуть свой новый статус. У одеяний богачей другие достоинства — удобство кроя, возможность терморегуляции, гипоаллергенность ткани и даже антибактериальный эффект. Ни один лумати не стал бы, как бывает это у центавриан, землян и многих других, страдать в парадном мундире — зачем иметь деньги, если не окружаешь себя максимально возможным комфортом? И гостиная, в которую их провели для беседы, не напоминает склад контрабандиста или подсобку музея. Знакомство Дайенн с культурой Лумата было быстрым и поверхностным, но она предполагала, что Хистордхан оформил жилище в стиле родного мира. Светильники по углам комнат были свойственны и минбарской культуре, и зендской (во всяком случае, так утверждали сами зенды марлаче, однако зенды делука, их ближайшие соседи, говорили, что марлаче просто позаиствовали эту манеру у минбарцев и стесняются признаться), но у минбарцев они изготовлены из светящихся кристаллов, а у зендов — из местного янтаря, при подогреве издающего весьма слабое свечение. Здесь же в чашах на высоких столбах горит настоящий огонь, а над ним на плоских блюдах возжигают благовония. В середине комнаты — небольшой отделанный мрамором бассейн с водой, вокруг него и стоят их кресла в форме чашечек цветка с извитыми лепестками. У пустого кресла лепестки собраны, словно в бутон, который раскрывается от касания ладони — и дальше одни лепестки принимают форму спинки, другие — подлокотников, третьи — подставки для ног.