Байрон склонился над трупом, на лицо упала выбившаяся из-под шапочки чёрная прядь, он безуспешно пытался поправить её плечом. Сразу вспомнились институтские времена, его волосы, так же падающие на библиотечные свитки, над которыми они теми памятными весенними днями едва не теряли сознание, его рассказы о детстве — как друзья издали узнавали его по этим развевающимся волосам, потому что ветер срывал с него капюшон, рассчитанный на рогатую голову, а она пыталась представить, каково это вообще — расти среди бесконечных снегов.
— Это было бы забавно. Потому что сегодня я составил текст запроса на перевод… Но пока не отослал его. Я попросился в госпиталь Брикарнского отделения, но могу исправить и на ваше. Если, конечно, у вас там есть потребность ещё в одном специалисте.
Дайенн обернулась.
— Потребность-то есть, всегда есть… Но почему?
— Сложный вопрос. Не могу сказать, чтоб то, что я делал до сих пор, не делало меня счастливым, о своей поездке на Арнассию я не могу сожалеть даже с учётом того, что было позже. Но, посмотрев на тебя, на Хуана-Антонио… Я не хотел бы оказаться на вашем месте, нет, но понял мотивы, двигавшие вами. Теперь действительно понял. Мёртвым моя помощь не нужна, помолиться о их душах может любой. А живым — выжившим жертвам, вашим сотрудникам, испытывающим такие колоссальные нагрузки… Немногие могут похвастаться, что по лицу тракаллана понимают, насколько он вымотан, а я как раз могу.
Дайенн вздохнула — тут можно только кивнуть. Медики в меньшей мере, чем полицейские и техперсонал кораблей, подвержены естественным рискам их профессии — хотя и такое случается, особые пациенты склонны к самым разнообразным эксцессам, здесь ей успели понарассказывать. Но некоторую текучку кадров обеспечивает сам характер работы, постоянно столкновение с самыми неприглядными сторонами жизни — и можно понять тех, кому хочется вернуться к травмам производственным, а не нанесённым рукой садиста, к вызовам, которые бросают тебе коварство вирусов или несовершенство природы, а не чей-то извращённый разум, к пациентам, может быть, и не безупречного образа жизни, но не преступного.
— Ну и да, оговорился Ц’Лаур, что специалистов по инсектоидам острая нехватка, а я, такое совпадение, как раз он и есть. Ого… Я слышал утверждение, что у центавриан не бывает цирроза, но что это, если не чистейший цирроз? Самое большее года через три умер бы, даже если б сейчас не пал жертвой вашего маньяка…
— Да, цирроз… Но байки не всегда врут, алкоголь тут фактор обычно глубоко второстепенный, если не третьестепенный. Преимущественно всё же этиология бактериальная или паразитарная. Точнее даже… подобные экземпляры, бывая в самых разных неблагополучных, мягко говоря, местах, прекрасно понимают, что подхватить могли такое, чего нам на паразитологии и не рассказывали. И пытаются лечиться… как могут, как разумеют. И к гепатотоксическому действию самой заразы прибавляется действие препаратов, которые могут быть несовместимы даже не то что с алкоголем, но с некоторыми продуктами питания. Всего в инструкциях не укажешь. Составителям инструкций и в голову не придёт, что способен сожрать пират. Слышала про субъекта, на спор слопавшего танкра.
Ассистент, не удержавшись, прыснул.
— Это же… червяк какой-то дразийский?
— Примерно. В среднем с предплечье длиной и толщиной. Говорят, на вкус как ведро помоев. Не знаю, кто пробовал ведро помоев, чтоб сравнить… Но животное вообще-то полезное. Один из тех редких видов, что способен употреблять в пищу паразитов и делает это с удовольствием. Посему большую часть жизни полон их токсинами под завязку. Очень сложно застать его в том состоянии, когда — нет.
Как тут не вспомнить было и Гароди с его ничилином.
— Гм, а это что? Вот здесь, в воротах правого семенника?
— О… Не уверена, конечно, на все 100%, но кажется, теперь мы знаем, что именно послужило причиной цирроза и как оно попало в организм. Но я не знаю, как напишу это в отчёте, они не воспримут предположение о подобной… неразборчивости как оскорбление всей расы? Но картина действительно характерная, она для всех теплокровных плюс-минус одна, только у центавриан, ввиду внутреннего расположения семенников, эти узелки не бросаются в глаза…
— Мда. Если это чёрный рынок донорской крови, кого-то ожидают очень, очень неприятные сюрпризы.
Дайенн покачала головой. Наука не стоит на месте, но синтезировать центаврианскую кровь и теперь могут лишь три крайне дорогостоящие установки и кровь остаётся стабильной в течение не более 12 часов, после чего глобулины начинают распадаться, превращаясь во что-то такое, введение чего в организм может сделать хуже, чем было. Пока ни один консервант не смог этот процесс сколько-нибудь замедлить. О чём думают преступники-центавриане? О подобных рисках они должны бы думать, но вот Ренто не думал же, куда пихал свои отростки.
— Уверена, они проводят какое-то минимальное обеззараживание, должны же понимать, что среди этой братии здоровых не встретишь. Крови в этом субъекте, может, и много было, но даже экономически выгоднее б было вылить это добро в унитаз, да простит мне Вселенная это крайне циничное выражение.
— Но ведь версия, что эта кровь откачивается как… продуктовый запас, действительно звучит куда безумнее.
Дайенн нахмурилась. В памяти, где-то за обрывками рассказов Раймона, мелькало что-то ещё, что-то связанное с Алваресом, но воспоминание было каким-то настолько зыбким и обрывочным, что никак не удавалось его поймать. И это злило не меньше, чем-то, что опять, опять в этом проклятом кровавом деле что-то связано с Алваресом, Валена ради, ну зачем?
— Ну что, приступаем к вскрытию черепной коробки?
— Ага.
Билл, с оглушительным скрежетом почесав щетину на физиономии, включил пилу.
— Что ж, приступим… Так… Менингиома лобной доли — не удивлена, косвенные признаки имеются… А это что? Байронн, взгляни.
Коллега нагнулся, едва не чиркнув выбившейся прядью по объекту интереса. Вспомнилась собственная злость учебного периода — почему волосы не могут расти как-то более равномерно, быть одной длины, чтоб получалось убрать их полностью, безупречно. У минбарцев вот такой проблемы нет. На третьем курсе она подстриглась очень коротко, мама и Мирьен наперебой жалели об этом так, что стало стыдно за этот акт обеспечения собственного удобства. Кажется, судя и по Байронну, и по Андо, это проблема всех дилгар — посторонних их непокорные волосы могут, конечно, раздражать, а для семьи что-то вроде сокровища.
— Похоже на микроинсульт.
— Да, но… на этом участке, и сразу несколько… довольно редкое явление. Интересно, чем оно может быть вызвано… Позови-ка Фенлина.
— Фенлина? Почему именно его?
— Ну, других врачей-телепатов я здесь пока не знаю, а он, вроде, даже был фриди… Видишь ли, эти доли мозга отвечают у центавриан за экстрасенсорные способности. Но телепатом Ренто не был, об этом явственно свидетельствуют цвет и форма роговидных отростков… У центавриан картина инсульта отличается от земной, больше, как это ни странно, схожа с минбарской, «выбор» поражённого участка как правило не случаен… Несмотря на то, что я вполне предполагаю у покойного атеросклероз, поражений на других участках мозга я не вижу. Почему именно этот? У меня только одно объяснение — это результат телепатического воздействия. Насильственного воздействия — глубокого сканирования или, что ещё вероятнее, гипноза. Точнее сможет сказать Фенлин.
========== Гл. 12 Слишком много мифологии ==========
Тюремная часть помещений бывшей станции была беспрестанной головной болью Гархилла, которую он посильно распределял также на Хемайни, как соображающего по экономической части, и Альтаку, соображающего, наверное, по любой части.
Собственно, ни одно отделение, за исключением Казоми, не строилось сразу как сооружение именно с такими задачами. С Казоми, говорил Сингх, попробовали, охренели от сметы и вернулись со следующими отделениями к отработанному методу «на тебе, боже, что нам негоже». Конечно, и на военных объектах, и на исследовательских станциях совершаются правонарушения, но помещений, где изолируются нарушители до выяснения всех обстоятельств дела, обычно не бывает много, иногда как мера пресечения использовался домашний арест в собственной каюте, иногда даже просто браслеты с датчиками перемещений. На Кандаре имелся целый коридор гаупвахты, и это были самые аварийные каюты, поэтому перепрофилирование было неизбежно. В помещениях, определённых под тюремные, демонтировали кухонные зоны — арестованным они всё равно ни к чему, переводили двери на режим открытия исключительно снаружи, в некоторых монтировали дополнительные койки (и, нередко, на очередных совещаниях дружно вызверялись на техников, снова воткнувших прослушку куда попало), в других, напротив, отграничивали спальную зону от остального помещения — не обычными пластиковыми ширмами полудекоративного характера, а капитальными перегородками, создавая дополнительный тамбур, ещё одна дверь на пути потенциального беглеца. И ввиду того, что большая часть этих помещений по сей день не была закончена — где-то система у дверей после каждого отключения тока по коридору перезагружалась и возвращалась к обычному режиму, где-то не работали туалет и душ, где-то климат-контроль выдавал каждый день что-то новое — компоновка арестантов каждый раз превращалась в непростую задачу. Дело осложнялось ещё и тем, что, ввиду пунктирно работающих лифтов и межсекционных дверей, иногда для того, чтоб попасть в камеру, которая по сути по соседству, приходилось спускаться, подниматься и проходить несколько дополнительных коридоров. Так что Вито по дороге несколько раз возблагодарил пресвятую Марию, что клыкастого хмыря засунули не слишком далеко.