— Вы называете их так, да. Мы называли просто — тьма, употребляя это слово с суффиксом абсолютности, «среди всей тьмы на свете это будет тьмой». Есть легенды о том, как в самые древние времена тьма сходила к нам, и из этой тьмы выходили существа иной природы… Мы не знаем, кто они были, из описаний в этих легендах этого не понять. Уже не представить, что означает — «подобны камню» или «имеющие столько рук, сколько желают», из легенд Минбара, а после и из истории последней войны, бывшей на моих глазах, я знаю, каковы сами Тени, это определённо не они, вероятно — какие-то их слуги тех времён.
— Они проводили над вами эксперименты?
Вопрос был почти утверждением — действительно, какой иной ответ он мог предполагать?
— И более жестокие, чем выпало на долю кого-либо, кроме их слуг. На островах или в огороженных горами местах они устраивали свои… полигоны. Они привозили разные виды разумных и давали ранни пробовать их кровь, а потом устраивали охоту… Охоту ранни на этих разумных. То есть, это теперь, с учётом всего того, что мы узнали позже, мы понимаем, что это были тоже разумные, тогда же они были для нас некими странными видами животных, каких мы не встречали в другое время в нашем мире. Ходящие на двух ногах, издающие сложные звуки и иногда применяющие сложные стратегии в попытке выжить, но всё же животные. Кровь которых оказалась самым желанным блюдом для нас, благодаря чему те таинственные и страшные события и дошли в легендах до наших дней. Одни несчастные пытались прятаться в лесах и пещерах, другие отчаянно сопротивлялись, но какое сопротивление тут может помочь… … Я говорил, что нам нет нужды лишать жизни ради пропитания, но ведь эти животные не понимали этого, и едва ли были б готовы расстаться даже с малым количеством своей крови добровольно, и уж тем более едва ли порадовали б их надежды наших предков… одомашнить их.
— Пожалуй, — хохотнул Вито, — значит, своим сопротивлением они… как бы так выразиться для полицейского не слишком неподобающе… лишь ускоряли свой конец?
— Получается, что так. Легенды не дают нам, как ты понимаешь, взгляда с их стороны. Они излагают лишь рассказы наших предков об удивительных животных, спускавшихся с неба, о добыче, дающейся трудно, но оказывающейся роскошной наградой удачливому. Подтверждений этим легендам мы не нашли — никаких останков при раскопках… Возможно, они хорошо прибирали за собой. Но такое вполне могло быть. А вот похищения — это не просто легенды, это реальность. Это происходило на протяжении нашей истории не раз. Чаще всего они забирали одиноких путников, или уединённо живущих ранни — потому у нас сложилась традиция жить кучно, большими семьями, так всё же меньше этой опасности. Некоторые не возвращались, вероятно, погибали там, но те, что возвращались… они уже не были прежними.
«Найди кого-нибудь помоложе», говорил Альтака. Ну, вот тут уже осечка вышла — этому существу, по крайней мере как оно само утверждает, 150 лет. И в это почему-то веришь, несмотря на отсутствие каких-либо привычных признаков старения. Его волосы абсолютно чёрные — а если приглядеться, становится видно, что они очень прочные, жёсткие, как остевая шерсть животных. На его коже не заметно морщин — но она не кажется юной, она кажется скорее… застывшей. Похожей на искусственную кожу бионических протезов, на кожу моделей в видеомоделировании на ранних этапах. Однако кое-где, видимо, где кожа наиболее тонкая, проступает сейчас лёгкий румянец, которого явно не было раньше — верно, следствие употреблённой крови, расшевелившей дремавшие химические процессы.
— Что же ещё они могли сделать с вами, после того… — Вито осёкся, едва не выговорив «после того, что с вами сделала природа».
Раймон печально улыбнулся.
— Показать нашу подлинную суть. Те, кто возвращались, рассказывали страшное и удивительное о том, что есть там, в небесной тьме. О целых мирах… тех самых разумных животных из древних легенд. Это само по себе ужас — увидеть таких, как вы, ходящих на двух ногах, имеющих связную речь, но подобных коровам, которых мы разводим. Едящих траву и чужую плоть. Тебе не представить, как дико и мерзко это глазами ранни, не представляющего, как разумный может грызть плод дерева или мёртвую плоть животного. Как разумный может впадать в беспамятство — спать.
Вито, как раз размышлявший, какие ещё истории о встречах с чудесным и зловещим может вот так просто и в чём-то даже банально объяснить космическая эра — сказок-то в любом мире всяких-разных хватает — только головой покачал.
— Сочувствую… Да, это должен быть сильный культурный шок, ну, как для нас — вы. Выходит, под легендами о вампирах вот какие основания.
— Да, офицер Алварес так и сказал. Ваши легенды говорят о вампирах как о безжалостных, чуждых человеческого существах, и пожалуй, это правда — ввиду того, что мы просто не могли воспринимать вас как равных себе. Мы давно не охотники — мы довольно быстро сообразили, что выращивать животных, чтоб иметь источник крови всегда под рукой, выгоднее. Но в каждом из нас жив спящий охотник, которого можно разбудить…
— Ой, ну это про кого угодно сказать можно, — махнул рукой человек, — ну разве что, кроме пак’ма’ра — этим не нужно охотиться, достаточно ждать, когда кто-то сдохнет.
— …Охотника, которого будет только распалять ненависть и сопротивление дичи. И этот азарт охоты… как потом заставить его смолкнуть снова? Забыть вкус самой идеальной для нас пищи, забыть вкус власти… Не все, но многие из нас способны вызывать не только животный ужас в жертве, но и проявлять гипнотическое воздействие — опять же, не на всех…
Ещё Альтака сказал — «найди кого-нибудь порезвее». Законсервированный во времени полутруп подойдёт? Вообще-то, если б можно было не искать от добра добра — вполне отлично б было, хотя никаких разговоров о какой-либо верности между ними не было, да и не могло быть, и некоторой склонности к экспериментам не лишены оба. Но если б можно было оставить всё как есть… Видимо, пришлось бы и оставить надежду убедить Альтаку, что брать на себя львиную долю моральной ответственности за происходящее — жирно будет. Конечно, нет пока никаких оснований полагать, что вот этот — согласен, чтоб его таким образом «нашли», что после того, как они разбегутся каждый по своим рабочим делам — что-то вообще ещё будет. Каждую минуту во вселенной кто-нибудь трахается с твёрдым убеждением, что потом даже не перезвонит. И не всегда это трагедия. Но Зирхену по объективным обстоятельствам придётся ещё некоторое время торчать здесь, и с высоты 150-летней умудрённости жизнью можно было придумать какой-то другой выход из щекотливой ситуации, не в направлении кровати. Уж по крайней мере, не рассказывать вот это всё…
Ему идёт этот румянец, определённо, идёт. Выглядит необычно и так и притягивает взгляд.
— Не на меня точно, — заявил, сладострастно потягиваясь, Вито, — на меня гипнотическое воздействие хороший секс оказывает, а не наоборот.
— Но бывало и иначе — когда кому-то из нас удавалось… узнать живую плоть, увидеть в ней личность, завести отношения — дружеские или более. Я говорил — мы не убиваем без нужды. Нет смысла убивать ради стакана крови. Убивали — если жертва слишком сопротивлялась, или чтоб соблюсти тайну существования — чтобы жертва, оправившись от ран, не привела соплеменников, чтоб уничтожить нечисть… Но когда хищник привязывается к жертве, когда жертва привязывается к хищнику…
— Парень, извини, но ничего нового ты об этом не расскажешь — об этом куча книг написана и фильмов снята.
Раймон снова улыбнулся.
— Что ж, это не могло не оказать влияния и на вас, как на нас… Но зная, о чём ты говоришь, всё же скажу — мало кому удалость постичь это с другой стороны, с нашей. Как ломается сознание в таком… симбиозе. До какой глубины и мощи разрастается эта жажда — и ничем, никогда её уже не заглушить. Это можно сравнить в вашей жизни, быть может, с наркотиком — как полицейский, ты знаешь, на какие только безумства не идут ваши люди для заполучения того, что подчинило не только плоть их, но и разум. Так вот, и наш разум меняется, когда мы получаем представление о том, что является не просто средством поддержания жизни — истинным обновлением, оживлением наших тел, огнём, проходящим по всем нервам, заставляющим каждую клеточку тела петь. И не в одну только бездну охотничьей страсти это может нас швырнуть, есть бездна иная, не менее глубокая и гибельная. Когда источник жизни становится твоим, истинно твоим, и отдаёт свою кровь не в бою или в состоянии беспамятства, а с полным пониманием, с заботой о том, чтоб ты жил — и эта кровь живёт в тебе, и то, что владеет этим человеком в тот момент — нежность, доверие, любовь — ты чувствуешь нутром, оно врастает в каждую клетку, делая и тебя отчасти им… И порождая вечную тревогу — как-то невольно повредить этой хрупкой жизни… И вечный страх — знать, что как бы ты ни берёг это странное, дорогое, уязвимое существо, ты всё равно его потеряешь, ведь век их короче, чем наш. И те, кто возвращались оттуда — уже никогда не знали покоя…