— Что ты за глупое такое существо, Маниша? Чего тебе не хватало? Разве ты плохо жила? Или такое особенно чёрствое сердце дал тебе господь? Когда твоя мать умерла, не пережив известия о том, в чём ты оказалась замешана, в чём обвиняют людей, с которыми ты связалась — и это тебя ничему не научило…
Тихие шаги, раздавшиеся сзади, заставили его вздрогнуть. Обернувшись, он узнал Элентеленне.
— Прости, не хотела потревожить тебя в твой Час прощания и неотвеченных вопросов. Я могу подождать за дверью, потому что мой Час прощания может и повременить… Я, по правде, пришла сюда примерно для этого же. Поразмыслить, как может происходить такое, что семена зла всходят на освящённой, прекрасной почве… Я знала одну Каури некогда, ещё на Лорке. Неужели это её родственница, может быть, сестра или племянница?
— Маловероятно, всех родственников Маниши я знаю, они не улетали с Земли. Но это, по-видимому, тоже женщина нашей веры, если ты видела у неё длинные косы и металлический браслет на руке, то это так. Все женщины-сикхи носят фамилию Каури, так же как все мужчины носят фамилию Сингх.
Кажется, Элентеленне вздохнула с облегчением.
— Мы не слишком много общались с нею, к сожалению, она вела лишь небольшой факультатив в нашем университете. Но как-то раз мы, с ещё несколькими девушками, разговорились с ней о сложностях перевода священных текстов. Я помню прозвучавшее тогда, поразившее нас, открытие, что мы верим в одно и то же. Могут быть другие слова, имена, другие формы… Но суть веры у столь далёких друг от друга миров удивительно схожа.
— Я ещё в десять лет понял это, беседуя с соседями-нарнами. Может показаться стороннему взгляду, что мы очень разные, потому что у нас разные обряды, у них есть празднование священных дней Г’Квана, во время которых нарны соблюдают пост и много молятся, а у нас считается, что нет никакой потребности в постах и ограничениях, богу это не нужно, соблюдать умеренность нужно только самому человеку, и нужно всегда, вне каких-то особых дней. И для нас очень важным обычаем является не стричь волосы, потому что это грех нанесения вреда самому себе, а у нарнов вот волос нет. Но их обычай Праздника Даров очень схож с нашими столовыми для бедных, и их понятие о боге, для которого нет различий и которому каждый может вознести хвалу и благодарность — оно такое же, как у нас.
— Различаются обряды, не суть, — кивнула Элентеленне, — и зло и неправда возникают там, где обрядами подменяют суть, ставят их важнее сути, полагая, что длинные волосы, или молитвы, или посты — это и есть вера. Где больше обращают внимания на различия, а не на сходства. Мне было семь лет, когда в моём народе произошли перемены в понимании бога и пути правильного служения ему. Я помню, как мама подозвала меня, обняла и сказала: «Теперь, Элентеленне, ты тоже будешь учиться, как и твои братья. Мне немного страшно за тебя, потому что тебя словно бы кидают в пучину, в которой легко потеряться и мужчине… Но я верю, что в этой пучине у тебя есть ориентир, и он сильнее всех земных страстей. Если господь пожелал, чтобы и дочери его служили ему так же, как сыновья, то эту честь мы должны принять со смирением и готовностью». Моя мама тоже пошла учиться, она была уже немолода, и образование её вышло очень скромным, но она всегда поощряла всех девочек нашей деревни учиться, хотя у многих из них семьи смотрели на это нововведение с очень большим сомнением. Но она доказывала, что дочь не утратит добропорядочности, даже если острижёт волосы и наденет брюки…
— Но ты не остригла.
Лорканка невольно коснулась тугой чёрной косы.
— Наверное, в этом у нас тоже много общего. Я знаю, что это нужно не богу, а нужно мне. Я знаю, что не стала бы хуже, менее угодна богу, если бы остригла, но так мне… Так я чувствую себя более цельной, наверное. Ты вот упомянул о нарнах… Наша учительница истории, нарнка, рассказывала, что пророк Г’Кар говорил: хорошие традиции надо чтить, плохие забывать. Эту традицию я плохой не считаю.
Вадиму снился сон. Снова сон про прошлое, про детство… Рождество — его второе Рождество на Корианне, им с Элайей по 12 лет. Третье в жизни, первое он помнил смутно, его привезла в их тузанорскую квартиру тётя Кончита, дядю Лео срочно сдёрнули по работе, тётя, как человек с активной жизненной позицией, собрала дочек и каким-то образом перехватила билеты у чуть ли не в последний момент отказавшихся от поездки двух молодых дрази, рассорившихся с женой. Воспоминания Вадима немного разнились с показаниями того же Гани, тот утверждал, что на ворвавшемся в их и без того довольно яркий домашний кавардак чернявом смешливом ураганчике не было вообще никакого шарфа, не так уж сильно он в Тузаноре и нужен, хотя тот день был довольно ветреным, а Вадим шарф помнил — красный, длинный и очень мягкий, он утонул в нём, когда тётя подхватила его на руки, бурно расцеловывая. Ганя вообще помнил много всякого, что прочие потом отрицали — как Уильям, забыв про всяческие правила приличия, с восхищённым подвыванием трогал пышные шапочки волос Кони и Лусии, а потом помогал им загонять Ганю, чтоб они, с теми же примерно звуками, трогали его уши, и как Вадим, которого зачем-то взяли с собой в поход за необходимыми покупками, хвастался всем продавцам, что вот это — его тётя, самая настоящая тётя в гости приехала, и у них сегодня праздник. Зато Уильям помнил, как Ганя, усаженный вместе с ним мастерить лучи для звезды-пиньяты, ворчал, что так и не понял, почему некоторые земляне, как все нормальные миры, празднуют Новый год, а некоторые вот какое-то Рождество, может быть, теперь кто-нибудь объяснит.
На Минбаре Новый год, конечно, праздновали, с поправкой, как, смеясь, приговаривала Лаиса, шинкуя фрукты, которые были признаны Кончитой вполне себе аналогом приведённым в рецепте, на минбарское понятие празднования. Это было торжественное событие, время для молитв и размышлений о минувшем и грядущем. С центаврианским Валту, то есть, не сравнить. Насчёт празднования дней рождения каких-нибудь богов — тут сложнее, вот некоторых, вроде Лудерика, создавали частями, что за день рождения считать? У Рутериана минимум десять разных версий обстоятельств рождения, в том числе он воплощался среди смертных и, есть такие разговоры, не один раз… У старших богов отдельные специальные даты есть, а прочих как-то оптом в дни Валту и прочего такого чествуют, это даже для центаврианского брюха чересчур. А празднование в честь божеств Рода Алваресов — почему нет, она вот, как Рикардо, кстати, выражался, всегда за любой кипеж, кроме голодовки…
И поскольку о Корианне сразу было сказано, что религии тут нет, такое приглашение, ещё первое, Вадима несказанно удивило, но Виргиния ответила, что справляют они Рождество не в религиозном, а в семейном смысле, это часть земной культуры, напоминающая о счастливых моментах детства. Виргинииного детства, конечно — детство Офелии в целом счастливым не назовёшь. Вот в том числе для неё Виргиния и заводила каждый год эту канитель с ёлкой, праздничной трапезой и подарками — да, как-то несолидно для 35-летних тёток, но кому какое дело вообще. Дэвид и Диус их в этом вполне поддерживали — как фольклористы, праздники они любили. В общем, это было то же самое, что тогда, несколько лет назад на Минбаре, о чём они даже жалели, что не повторяли больше — а не повторяли потому, что без тёти Кончиты мать боялась не справиться, не сделать всё правильно, да и дня рождения Алиона как приятного предварения Нового года в принципе хватало.
И вот они, под бдительным надзором Гани, украшают ёлку. Ёлка, понятное дело, искусственная — схожие хвойные на Корианне есть, но пахнут категорически не так, да и смысл каждый раз валить дерево даже ради такой огромной радости. Поэтому Виргиния заказала где-то искусственную — собирались, конечно, некоторые механизмы на Бриме не в пример проще, зато густая хвоя со «снежным» напылением не осыпается, а с хорошим ароматизатором и вовсе идеальный заменитель. Украшение ёлки всегда превращалось у них в целый долгий, торжественный обряд, именно потому, что он, да и Уильям, имели привычку подолгу стоять вот так с каждым шаром –затаив дыхание, любуясь загадочным, добрым мерцанием за тонкой стеклянной гранью, искусной вязью узоров, это почти так же великолепно, как панорама Тузанора, сказал Уильям, когда увидел первый раз… И так непрактично, с такой-то хрупкостью, что безумие самой этой идеи отдельно восхищает, каким всё-таки чудом было для Виргинии доставить их с Земли невредимыми. Ганя каждый раз нервничал, не уронили бы они игрушку, не разбили бы, но на памяти Вадима они разбивали шарики всего три раза, два из них — когда Элайе вздумалось выпендриваться, поднимая их из коробки телекинезом. И хотелось бы сказать, что эти игрушки прошли с ними через всё их детство… Но это б было неверно. Порознь — через ту часть детства Элайи, в которой Вадима ещё не было, и через ту часть детства Вадима, в которой он радовался вместо Элайи, всё больше отстранявшегося от этого когда-то дорогого и ему праздника. Он продолжал участвовать — ради матерей, он их действительно любил и готов был делать для них что-то приятное. Но сердце его к этому уже не лежало.