Едва она успела поставить на ручник, как Эдриен уже вылетела.
– Нонна! Поупи! Привет, привет!
Она стала обнимать собак. Том льнул к ней, Джерри вилял хвостом и лизался. И вся компания влетела в распахнутые объятия деда.
– Я знаю, ты думаешь, что я делаю ошибку, – начала Лина, – но посмотри на нее, Мими. Сейчас это для нее самое лучшее.
– Девочке нужна мать.
С этими словами Мими вышла, надела на лицо улыбку и двинулась к крыльцу.
– Господи, я же не кладу ее в корзину и не пускаю по течению! Всего одно лето, черт его побери!
Мать сошла со ступеней крыльца, встретив Лину на полпути. Взяла в ладони дочкино лицо в синяках, ничего не сказала, только обняла ее.
И за всю эту жуткую неделю Лина ближе всего оказалась к тому, чтобы сорваться.
– Мама, нельзя. Эдриен не должна видеть, как я плачу.
– Честных слез стыдиться не надо.
– Нам их пока что хватит. – Она взяла себя в руки и отстранилась. – Ты хорошо выглядишь.
– Не могу ответить тебе тем же.
Лина заставила себя улыбнуться:
– Видела бы ты того парня.
София рассмеялась коротко и резко.
– Узнаю мою Лину. Пойдем, сядем на веранде, раз уж тут так хорошо. Ты наверняка проголодалась.
Может быть, итальянское воспитание, может быть, гены рестораторов, но родители Лины были уверены, что всякий, приходящий к ним в дом, должен быть голоден.
Взрослые сели за круглый стол на веранде, а Эдриен во дворе перед домом играла с собаками. На столе был хлеб, сыр, антипасто, оливки. И большой стеклянный кувшин с лимонадом, о котором мечтала Эдриен. Хотя был только полдень, вино тоже подали.
Полбокала, которые позволила себе Лина, сняли напряжение после езды.
О том, что случилось, не говорили: Эдриен то и дело подбегала присесть у Дуома на коленях, показать свою новую игровую консоль, выпить лимонада, что-то рассказать о собаках.
«Как же терпелив мой отец, – думала Лина. – Всегда очень терпелив с детьми, так хорошо с ними общается. И так красив со своей снежной гривой, со смеховыми морщинками вокруг золотисто-карих глаз».
Она всю жизнь считала, что он и София – идеальная пара. Высокие, подтянутые, красивые и такие слаженные, словно две ноты, звучащие в унисон..
А у нее всегда такое чувство, что она малость не в ногу.
Но ведь так и было? Чуть-чуть не в ногу с ними, с этим домом, с этим городом, которые местные зовут просто Крик.
Ну вот она и стала искать свой ритм в другом месте.
Эдриен смеялась: когда дедушка с бабушкой честно расписались на гипсе, бабушка еще нарисовала собак и написала их имена.
– Ваши комнаты готовы, – сказала София. – Поднимем ваши вещи, чтобы вы распаковались и отдохнули, если захотите.
– Мне надо в лавку, – добавил Дуом, – но я вернусь к ужину.
– Вообще-то Эдриен уже несколько дней мечтает покачаться на шине. Мими, может, ты с ней сходишь за дом и покачаешь ее?
– Конечно. – Мими встала, хотя ее единственный брошенный Лине взгляд выражал неодобрение. – Пойдем покачаемся.
– Ура! Собачки, за мной!
Дуом подождал, пока Эдриен скрылась за домом в сопровождении Мими.
– И что это все значит?
– Мы с Мими не останемся. Я должна вернуться в Нью-Йорк и закончить проект, начатый в Вашингтоне. Там сейчас его просто невозможно доделывать, и я… я надеюсь, что вы захотите подержать у себя Эдриен.
– Лина! – София подалась к дочери и взяла ее за руку. – Тебе нужно хоть два-три дня отдохнуть, прийти в себя. И дать Эдриен снова успокоиться.
– У меня нет времени приходить в себя и отдыхать. И где Эдриен будет спокойнее, чем здесь?
– Без мамы?
Лина повернулась к отцу:
– Зато с вами обоими. А мне нужно опередить эту историю. Нельзя, чтобы она разрушила мое дело, мою карьеру. Я должна ее опередить и выправить свой путь.
– Этот человек мог убить тебя. Тебя, Эдриен и Мими.
– Пап, я знаю, поверь мне. Я при этом присутствовала. Моей дочери будет здесь хорошо, ей все тут нравится. Она целыми днями ни о чем больше не говорит. У меня с собой ее медицинские записи – для ее следующего рентгена. Врач в Вашингтоне считает, что через неделю-другую ей можно будет снять гипс и надеть ортез. Травма обычная и мелкая…
– Мелкая?!
В ответ на этот взрыв отца Лина подняла обе руки:
– Он ее пытался сбросить с лестницы. Я не успевала ее подхватить, не могла ему помешать. Не будь он так глуп и так до омерзения пьян, у него могло бы получиться, и она бы не руку, а шею сломала. Можешь мне поверить, я никогда этого не забуду.