— Зачем? — спросил Конгур. — Он хорошо получился. — Так и мастер Таре говорит.
— Да? Ну, тогда надо вон там, справа, нарисовать такого же настоящего воина с мечом. Как будто он видит ягуара и готов его тут же убить, если тот прыгнет, — продолжал настаивать Конан, не замечая, что принялся спорить о предмете, который, по его же собственному убеждению, всегда был ему совершенно безразличен.
— Зачем? — повторил Конгур, с любопытством глядя на варвара.
— Потому что должен ведь кто-то защитить всех остальных! — горячо пояснил тот… и осекся. — А вообще, какое мне дело. Картинка и есть картинка. Не все ли равно.
— Нет, не все равно, — покачал головой Контур. — Этого ягуара писал я. Мне приснилось, что он должен здесь быть, и я ничего не мог сделать.
— А где ты ягуаров в Бельверусе видел? — удивился Конан. — Они здесь не водятся, а Черные Королевства далековато…
— В зверинце, который проезжал через город, — сказал Конгур. — Все бегали смотрен", и я тоже. Правда. Тот был такой тощий и облезлый, вот-вот сдохнет, но я представил, что на свободе он бы выглядел иначе. Он посмотрел прямо на меня, — юноша даже вздрогнул от воспоминания. — И глаза у него были пустые и жуткие. Он стал мне сниться, пока не появился здесь. Мне достаточно один раз увидеть что-то или кого-то, и я потом легко могу это вспомнить и написать. У меня хорошая память на лица, а еще мастер Таре говорит, что я вижу не внешнее, а главное.
— Наверное, так и есть, — произнес Конан, подумав, что надо и вправду обладать особыми качествами, чтобы разглядеть силу, опасность и мощь в полуживом облезлом звере с вырванными клыками.
— После этого мастер Таре разрешил мне расписывать купол, — продолжал Конгур. — Пока я рисую эскизы, а потом меня ждет тяжелая работа: надо будет писать, лежа на лесах. Но я надеюсь, что справлюсь и не разочарую мастера.
— Думаю, не разочаруешь, — Конан заставил себя перестать смотреть на ягуара и перевел разговор совсем на другую тему. — Слушай-ка, парень, ты слыхал про Донала Ога?
— Конечно, — Конгур улыбнулся. — Кто же, как не я. Донал Oг — мой дедушка, отец мамы.
Если бы у Конгура на голове внезапно выросли рога, Конан был бы удивлен меньше. Это называется — на ловца и зверь бежит.
— А… — киммериец не сразу сообразил, что бы еще спросить. — Он начальник тайной стражи, верно?
— Верно, но мы об этом с ним не говорим. Мой дед — замечательный. Он очень любит меня, Джахель и даже Элая.
— Почему "даже"? Естественно, что человек любит своих внуков.
— Элай ему не внук. Он не сын нашей мамы. Это новое откровение тоже надо было сначала переварить.
— То есть как?
Конан мог бы предположить, что Тариэль с Дарой взяли на воспитание чужого ребенка, скорее всего, сироту, если бы у них не было своих детей, но Элай, кажется, был в семье младшим.
— Его мать умерла, — сказал Конгур. — Ее сожгли на костре, потому что она была ведьмой, и Элай теперь живет с нами, — кажется, он уже пожалел о своем длинном языке. — Об этом тоже не принято говорить… — Конгур переступил с ноги на ногу. — И ты не рассказывай, что я проболтался. Ладно? — он с беспокойством взглянул на Конана. — Ну… в любом случае, Элай ведь наш брат.
— Его отец — Тариэль? — прямо спросил Конан. — Не бойся, никто не узнает о нашем разговоре. Слово чести.
— Да, — тихо отозвался Конгур.
Ну и узел здесь, похоже, завязался! Сын Тариэля, рожденный казненной ведьмой и принятый Дарой, точно собственное дитя? По всему выходит, что так. И Донал Ог, беспощадно сражающийся с колдунами, знает, что его дочь растет отродье ведьмы, с которой ей изменил ее собственный муж! Можно себе представить, как он должен относиться к своему зятю, и если Тариэль до сих пор сохранил голову на плечах, то ему просто крупно повезло. Интересно послушать его собственную версию событий, конечно, не выдавая Конгура, раз уж обещал молчать.
— Мне надо работать, — произнес парень.
— Беги, и я тоже пойду, — Конан взъерошил ему волосы. — А ты действительно неплохо рисуешь, точно говорю.
Бросив еще один взгляд на желтого ягуара, киммериец вышел из храма. Ускорил шаг — теперь ему еще сильнее захотелось встретиться с Тариэлем. От избытка новых сведений мысли в голове слегка путались и по местам расставляться не желали, не говоря уж о чувствах, главным из которых оставалась тревога. Образ ягуара не давал Конану покоя, равно как и тяжелые размышления о Райбере. В таком-то крайне неприятном для него состоянии Конан добрался до "Утехи путника" с твердым намерением дождаться Тариэля — в чем бы другом, а в том, что тот непременно явится, он не сомневался. Но пока прежний его приятель не почтил заведение своим присутствием, Конан рассудил, что вполне может выпить и закусить.
Хозяин, сразу признавший его, предпочел не вспоминать о вчерашней стычке вслух, но смотрел угрюмо и цепко. Следы учиненных Тариэлем накануне бесчинств почти отсутствовали, видно здесь очень постарались побыстрее все восстановить, только выбитые окна были наспех заколочены досками, не допускавшими никакого внешнего обзора.
Граф не заставил себя долго дожидаться. При его появлении головы всех присутствующих повернулись в его сторону, болтовня смолкла, а хозяин весь подобрался — похоже, не ожидал нынче же снова увидеть здесь вчерашнего беспокойного гостя. При этом сам Тариэль отыскал глазами Конана и решительно направился в его сторону, словно не замечая ничего вокруг. Отодвинул тяжелый деревянный стул напротив и сел, подперев руками подбородок, молча, его волнение выдавали только непрерывно двигающиеся желваки — будто там бились два маленьких сердца.
— Что скажешь? — вместо приветствия спросил киммериец. — Драться пришел со мной?
— Ты этого вправду хочешь? — вопросом на вопрос ответил Тариэль.
Он был совершенно трезв, мрачен и заметно подавлен. Конан пытался найти в его лице черты того, прежнего, парнишки-гладиатора, и не мог. Тариэль казался старше своих нынешних лет. Волнистые волосы на висках уже тронула седина, возле губ залегли глубокие складки, а главное — в глазах Тариэля не было прежнего огня. И не было света в его усталой улыбке.
Конан сделал то, чего ну никак не собирался еще секунду назад. Он протянул руку и взъерошил Тариэлю волосы, как совсем недавно его сыну. Как двадцать зим назад, случалось, проделывал и с ним самим.
— Честно? Нет, малыш.
От этого жеста и почти забытого обращения Тариэль замер. И — Конан мог поклясться — его глаза предательски блеснули.
— Я тоже, Медведь. Не с тобой и не сейчас — хрипло произнес он.
— Но ты все же здесь.
— Я хотел тебя увидеть. Сказать, что был, наверное, не совсем прав нынче утром. Ну, с Дарой. Только ты тоже зря сказал, будто я вроде как прячусь за женщину. Хотя, может, так оно со стороны и выглядело.
— Это не мое дело, верно?
— Мне не наплевать, как ты думаешь обо мне. За эти годы много чего произошло. А за последнее время особенно. Долго рассказывать.
— А ты попробуй.
— Конан? Почему ты, когда сбежал из Халоги, не взял меня с собой?
Киммериец повернулся к хозяину таверны, крикнул:
— Эй, распорядись-ка там принести нам побольше пива, приятель!
Потом вновь взглянул на Тариэля. На языке вертелись почти те же слова, которые он совсем недавно обращал к Райберу. Ты был частью моей жизни в Халоге, но не всей жизнью. Я тебе ничего не должен был ни тогда, ни сейчас. Ты не имеешь права осуждать меня за то, что я не счел нужным сделать, какие решения принимал. Все это он облек в более короткий ответ.
— Я сам по себе, Тариэль. Всегда. Я такой человек.
— Ты думал, что я буду тебе вроде как обузой?
— Да нет же! Кром! Что тебе взбрело в голову ворошить все это? Что я думал, чего не думал… С тех пор столько воды утекло.
— Просто я давно хотел задать этот вопрос. Знаешь, я тоже сбежал почти сразу после тебя. И какое-то время искал тебя, чтобы узнать… Мне казалось, что мы были друзьями. Если бы не ты, я бы там не выжил. Я смотрел на тебя, такого сильного, уверенного, и переставал сомневаться в том, что у меня тоже все получится.