Выбрать главу

Он уже начал клевать носом, когда невзначай бросил взгляд на часы и обнаружил, что опаздывает на встречу. Он позвонил портье. Услышав чинную английскую речь, Кэнфилд почувствовал облегчение.

– Мадам Скарлатти находится в пятом люксе. Нам поручено предупреждать ее, если кто-то будет ее спрашивать, сэр.

– Отлично. Поступайте так и впредь. Я намерен подняться к ней в номер.

Кэнфилд постучал и громко назвал свое имя. Только тогда Элизабет Скарлатти открыла дверь. Она указала ему на кресло, сама же присела на широкий, в викторианском стиле диван, стоявший у окна.

– Ну и каковы наши дальнейшие планы?

– Час назад я звонил лондонским коллегам. С минуты на минуту их представитель будет здесь.

– Кто это?

– Некто Джим Дерек.

– Вы с ним знакомы?

– Нет. У нас с англичанами существует соглашение: если нам нужна помощь, мы звоним связному, и тот дает нам координаты агента. Такую же помощь оказываем им и мы.

– Вряд ли это так уж удобно, – констатировала мадам Скарлатти.

– Мы платим за услуги.

– Что он пожелает знать?

– Мы скажем ему лишь то, что сочтем нужным. Пока наши действия нельзя будет квалифицировать как наносящие вред Британии, докучать нам вопросами не будут. В сущности, их беспокоят главным образом финансовые издержки, а не благополучие страны: пока расходы не выходят за пределы разумного, их, по правде говоря, вообще ничего не волнует.

– Довольно странный подход.

– Англичан очень беспокоит, на что уходят деньги налогоплательщиков. – Кэнфилд снова глянул на часы. – Я попросил его захватить список монастырей и приютов.

– Вы что, всерьез все это затеяли?

– Да. Если только он не придумает чего-нибудь поумнее. Меня не будет приблизительно две с половиной недели. Вы уже написали письмо Джанет?

– Да. – Она протянула ему запечатанный конверт. Зазвонил телефон, стоявший в другом конце комнаты – на столике у двери. Элизабет поспешила ответить на звонок.

– Это Дерек? – спросил Кэнфилд, когда она повесила трубку.

– Он.

– Отлично! А теперь, мадам Скарлатти, позвольте вести беседу мне. Но учтите, если я задам вам прямой вопрос, ваши ответы мне должны быть откровенными.

– И что, мы совсем не будем пользоваться условными сигналами? – с оттенком сарказма спросила она.

– Нет. Поверьте мне на слово, в его задачи вовсе не входит получение от нас какой-либо информации: излишняя осведомленность обременительна.

– Может, мне предложить ему виски или чаю? Или это у вас не принято?

– Виски, пожалуй, было бы как нельзя кстати.

– Я сейчас распоряжусь.

– Чудесно!

Элизабет Скарлатти сняла трубку и заказала полный набор – виски, вина, ликер. Кэнфилд мысленно улыбнулся: ах, какая щедрость при таких-то миллионах, и закурил свою излюбленную тонкую сигару.

Джеймс Дерек оказался мужчиной лет сорока пяти на вид, слегка полноватым, приятной наружности, прямо-таки типичный образчик процветающего коммерсанта. Он был изысканно вежлив, улыбчив, однако держался в рамках протокола. Стоило ему заговорить, и улыбка исчезала как бы сама собой.

– Мы выяснили, на чье имя зарегистрирован «Роллс-Ройс». Машина принадлежит маркизу Жаку Луи Бертольду. Вскоре будет получена информация о нем.

– Отлично. А как насчет приютов?

Англичанин достал из внутреннего кармана пальто лист бумаги.

– Мы могли бы предложить несколько вариантов, выбор зависит от того, в какой мере мадам Скарлатти желала бы поддерживать связь с внешним миром.

– А есть такие, где подобные контакты полностью исключены? – осведомился Кэнфилд. – С обеих сторон…

– В таком случае мы должны ограничиться только католическими приютами. Их у нас два… Или даже три.

– Но послушайте! – возмутилась старая леди.

– Охарактеризуйте их поподробнее, – попросил Кэнфилд, проигнорировав реплику старой дамы.

– Один принадлежит бенедиктинскому ордену, другой – кармелитскому. Оба, кстати, расположены на юго-западе, кармелитский – совсем близко от Кардиффа.

– Есть вещи, которые для меня не приемлемы ни под каким видом, и я хочу, чтобы вы это всегда помнили, мистер Кэнфилд, – вспылила старая дама. – Я не желаю иметь ничего общего с этими монастырскими овцами!

– Какой из этих приютов пользуется наибольшей славой? – гнул свою линию Кэнфилд.