Как только он приблизился ко мне, дверь, ведущая с террасы в зал, открылась, и хор о чём-то спорящих голосов вмиг залил всё пространство вокруг. Дядя Руди вместе со своими собеседниками решил вернуться в дом, а вот Эспин, увидев его, тут же склонился к моему уху, чтобы шепнуть:
– Скроемся от посторонних глаз.
Не совсем вопрос и далеко не просьба. Его предложение больше походило на вызов, и я не могла его не принять. Эспин заинтриговал меня не на шутку, и потому я послушно проследовала за ним в сторону всё той же библиотеки, которую успел покинуть дядя Густав.
– Наверное, – заметил Эспин, когда мы остались одни – тебя уже утомили все эти разговоры о предстоящей экспедиции и дирижаблях.
– Да нет же, – возразила я. – Это ведь так интересно. Я даже помогаю дядя Руди обмерять и взвешивать снаряжение и провиант.
– Зачем?
– Так ведь места в гондоле дирижабля не так много. Да и грузоподъёмность ограничена. Приходится выбирать всё самое лёгкое и компактное. Наш дом теперь похож на склад всякой всячины. В коридорах не протиснуться между бидонами с едой и деревянными санями с лыжами.
– Лишь бы эти сани и лыжи не подвели, иначе неудачная экспедиция дяди Рудольфа рискует поломать немало жизней, что на дирижабле, что здесь.
Как же мне не понравились эти его слова. Конечно, о риске никто не забывал. И о том, что дирижабль может просто не долететь до оси мира, говорили не раз. Но дядя Руди не был бы собой, если бы не предусмотрел аварийную посадку на льды Студёного моря и план пешего похода до Полуночных островов – самого северного и самого холодного из всех обитаемых архипелагов, где он точно сможет найти помощь. Он всё рассчитал до малейших деталей: сколько литров керосина нужно с собой взять, чтобы его хватило для обогрева и приготовления пищи, как лучше высушить галеты, чтобы они стали лёгкими и не испортились в дороге, какого объёма должен быть запаянный алюминиевый бидон, чтобы в него помещалась суточная норма провизии, из каких пород дерева сколотить ящики для снаряжения, чтобы они были лёгкими и послужили в дальнейшем хорошим топливом. Нет, дядя Руди и ещё пятнадцать членов экипажа непременно рассчитывали вернуться домой, кто бы и что на этот счёт ни говорил.
Пока я думала, какой бы колкостью ответить Эспину на его маловерие, он неожиданно достал из внутреннего кармана пиджака вытянутую бархатную коробочку и протянул её мне. А вот и тот самый подарок, про который и говорил дядя Густав.
Внутри оказалось ожерелье в виде короткой нитки жемчуга. Не успела я хорошенько разглядеть украшение, как Эспин молча вынул подарок из коробки и торопливо зашёл мне за спину. В следующий миг я услышала щелчок замка и ощутила холод жемчуга на своей шее. А ещё тепло мужских рук. Нет, мне не показалось, пальцы Эспина действительно задержались на моей ключице и долго не хотели её отпускать.
От одного этого прикосновения внутри будто что-то сжалось, а по телу побежали мурашки. Я не понимала, что со мной происходит, но знала одно – никогда ранее мне не доводилось испытывать ничего подобного. И потому я одновременно огорчилась и испытала облегчение, когда Эспин разорвал опасное прикосновение и отдалился от меня.
– Можешь считать это моим свадебным подарком, – услышала я позади себя и обернулась.
Эспин уселся в кресло возле окна. Теперь, когда ожерелье покоилось на моей шее, он даже не смотрел в мою сторону. Какая странная перемена. И от неё заноза обиды больно впивается в самое сердце.
– Говорят, дарить жемчуг к свадьбе – плохая примета, – как можно более безразлично заметила я.
– Правда? – даже не удивился Эспин. – Это всё суеверия. Одна моя знакомая посоветовала купить для тебя эту безделушку. Сказала, что тебе понравится.
Вот как… Наверное, этой знакомой была та самая дочь угольного магната. Выходит, Эспин не расстался с ней. И теперь она наверняка ревнует его ко мне, раз заставляет делать такие странные подарки.
– Что-то не похоже, чтобы ты хотел жениться на мне, – прямо высказала я ему свои подозрения.
Наверное, это прозвучало верхом наивности, но Эспин не стал надо мной насмехаться, а только недовольно произнёс:
– Полагаю, и ты не горишь желанием выходить за меня.
– Вот именно, совсем не горю.
В следующий миг я задумалась, а не сорвать ли мне ожерелье с шеи и не кинуть ли его Эспину в лицо, как меня остановили его слова:
– Моего отца совершенно не интересует, чего хочешь ты, а чего хочу я. Теперь, когда дядя Рудольф собрался в самоубийственный полёт на крайний север, отец желает только одного – объединить семейный капитал.