— Ах, пожалуйста, не надо. — Карен хотела вернуть ему конверт, но Генри наотрез отказался принять его.
— Возьми их. Возможно, когда-нибудь они тебе понадобятся. Если со мной что-то случится, вряд ли ты сможешь рассчитывать на мою семью.
— Мне и от вас ничего не надо, — заверила Карен. — Вы всегда так хорошо ко мне относились.
— У меня еще есть кое-что для тебя. Когда-то мне передали это сестры милосердия.
Генри достал из кармана пиджака узкий кожаный футляр.
— После смерти твоей матери это нашли в ее вещах.
И Генри осторожно раскрыл футляр. На голубом бархате покоилась бесценная подвеска на золотой цепочке: огромный рубин, который обрамляли сияющие алмазы, оправленные в золото филигранной работы.
У Карен перехватило дыхание.
— Почему ты никогда мне об этом не рассказывал?
— Потому, дитя мое, что, возможно, это изумительное украшение является разгадкой тайны твоего истинного происхождения, и ты должна была стать достаточно взрослой, чтобы тебе можно было рассказать об этом. Что бы ты ни думала о своей матери, я уверен, она дама из высших кругов. Я знаю это от сестер милосердия. Она была не только красивой, но и в высшей степени интеллигентной. Никому не выдала своей тайны, действительно, необыкновенная женщина; ты можешь гордиться ею, дитя мое. Возможно, ты когда-нибудь узнаешь о своем происхождении. С твоей эрудицией и таким наследством это будет не сложно.
Карен сразу решила все разузнать о матери.
— Во всяком случае, — любовно глядя на нее, продолжил Генри, — перед прощанием мне бы хотелось еще предостеречь тебя: не всегда хорошо знать правду. Лучше оставить некоторые двери закрытыми. Может быть, и вправду надо оставить все как есть, и вспоминать о матери как о прекрасной воспитанной леди, передавшей любимой дочери эти свои черты.
Слезы бежали по щекам Карен. Глубоко тронутая, она обняла Генри и, всхлипывая, сказала:
— Ох, мистер Рэнсдейл, как же я благодарна вам! Я никогда не забуду вас!
Карен подняла глаза и наткнулась на суровое выражение на лице Маргарет.
— А мне ты не благодарна? — язвительно заметила та. — В конце концов, это я билась с тобой все эти годы, чтобы из тебя получился приличный человек!
— Конечно, — приветливо ответила Карен. — Я вам обоим благодарна. Вы оба хорошо относились ко мне.
— А кто теперь будет заботиться о бабушке? Не ты же! Ты уезжаешь, Получила новый автомобиль, платья, деньги, драгоценности…
— Маргарет! — в голосе Генри прозвучало презрение. — Закрой, наконец, рот. Кроме оскорблений Карен почти ничего не получила от нашей семьи, а нам, видит Бог, много дала.
— Ты говоришь так, будто это твоя собственная дочь. Что за девушка! К тому же внебрачная. Неизвестно еще, кто был ее отец. Только не раскапывай глубоко свою благородную родословную!
Генри Рэнсдейл обнял Карен.
— Не слушай ее. Маргарет возбуждена в связи с твоим отъездом. По сути, она ведь тоже тебя любит.
С этими словами он надел колье Карен на шею. Прохладной каплей камень коснулся ее кожи. Девушка вздрогнула. Маргарет подошла поближе и усмехнулась.
— Красивая вещица. Могла бы одолжить Саре для ее выхода в свет.
Карен замерла.
— Мне очень жаль, миссис Рэнсдейл, но не могу себе представить, чтобы кто-нибудь носил это кроме меня.
Подняв руку, она нежно коснулась пальцами рубина.
— Он принадлежал моей матери, а теперь он мой. Ни на миг не хочу расставаться с ним.
Взглянув на часы, Генри Рэнсдейл прервал разговор.
— Уже больше двух часов. Ты должна ехать, пока не началась буря.
Карен удивилась, увидев, что в холле ее ждет Сара Ли. Она выглядела заплаканной. Украдкой Сара вытерла слезы.
— Всего тебе доброго, Карен. Береги себя. Я… я желаю тебе счастья и успеха на новом месте.
Внизу в комнате ждала Карен и старая миссис Рэнсдейл.
— До свидания, дорогая, — охрипшим от волнения голосом произнесла она, — Мне будет очень не доставать тебя и тех часов, когда ты читала мне. Возьми, тут маленький подарок на прощание: твое любимое кушанье — корзиночки с кремом из взбитых сливок. Не знаю никого, кто бы с таким аппетитом ел их!
Тронутая вниманием, Карен поблагодарила.
Старая женщина погладила руку Карен н медленно и устало стала подниматься по лестнице. С легким сожалением Карен подумала про себя, что никогда уже, вероятно, не увидит больше бабушку. Теперь она раскаивалась, что порой по своей воле обрывала чтение, а иногда в холодные зимние вечера с не слишком большой охотой готовила чай.
После слезного прощания со слугами Карен села наконец в свой автомобиль и медленно поехала по боковой улице, чтобы выбраться на шоссе.