24 яваря, 18.00
Синий квадрат на боку серо-зеленой сумки в глаза не бросался, и Лизин папа его даже не заметил. А вот сама Лиза заметила и сразу же насторожилась.
– Надеюсь, это не то, что я думаю, – проворчала она и подцепила ногтем изоленту.
Нашлепка слезала легко, как шкурка с банана. После второй полоски стал виден красный след.
– Так я и знала! – воскликнула Лиза и укоризненно посмотрела на родителя. – Папа! Это чужая сумка!
– Как чужая, почему чужая?! – заволновался папа, и Лиза почувствовала себя отомщенной.
Теперь они оба с папой и контрабандисты, и грабители!
– Папа, эту сумку я уже видела и специально отметила сигнальным крестом, чтобы не отвлечься на нее повторно, – объяснила Лиза.
Она отряхнула руки и скомандовала:
– Продолжаем поиски! Давай разделимся, и ты обойдешь все открытые зоны, а я буду осматривать магазины.
– А с этой сумкой что делать?
– Я знаю, что с ней делать.
Лиза решительно повела отвергнутую сумку в тупиковое ответвление коридора.
– Может, из девочки еще будет толк! – пробормотал Лизин папа, провожая целеустремленную дочь одобрительным взглядом.
24 января, 18.05
Ирка не просто так сверкала очами, она пустила слезу, а кто бы на ее месте не пустил?
Череда воссоединений и расставаний с дражайшей сумкой все больше походила на душераздирающий мексиканский сериал. Осталось только дать ручной клади, так активно живущей собственной жизнью, какое-нибудь звучное имя, и можно будет писать заявления в полицию в эффектном романтическом стиле: «Очередное загадочное исчезновение доньи Чемоданьи!»
– Знаешь, мне кажется, эта твоя сумка в прошлой жизни была бродягой. Ты как насчет того, чтобы присвоить ей имя собственное? – спросила я Ирку, надеясь ее развеселить.
– Когда она вернется – пожалуйста, – уныло ответила подружка. – Можешь даже стать ее крестной матерью, если хочешь.
– Ты шутишь? – с надеждой спросила я.
Мне хотелось, чтобы Ирка шутила, а не плакала.
– Кстати, у тебя глаз размазался.
– А у вас ус отклеился! – передразнила меня подружка цитатой из «Бриллиантовой руки».
Точно, шутит!
Я обрадовалась и подтолкнула ее в сторону нашего любимого в этих широтах места – туалета:
– Пойди перерисуй глаза! Я тебе тени дам. Ну, то, что от них осталось…
– Я ценю эту жертву, – с чувством сказала Ирка и ушла с моими тенями в уборную.
Я не стала сопровождать ее, чтобы не повредить процессу. Мало что так мешает успешному нанесению боевой раскраски, как любопытные взгляды публики.
Кстати, я никогда не могла понять, почему мужчины как завороженные таращатся на своих подруг в самый сложный и ответственный момент – когда женщина, округлив рот и глаза, с идеальной точностью, обязательной для нанесения туши и стыковки космических кораблей, производит сближение щеточки с ресницами?
Косметический эффект от посещения подругой уборной превзошел самые смелые мои ожидания. Ирка вышла из клозета с такими огромными и выразительными глазами, какие в живой природе бывают только у речных стрекоз.
– Вот и славно! – обрадовалась я.
– Славно – это слишком слабо сказано! – возразила подружка. – Ты только посмотри!
Она дрыгнула ногой, исполнив что-то среднее между балетным батманом и размашистым па гопака, и открыла мне вид на прятавшуюся за ее юбкой серо-зеленую сумку.
– Не может быть!
Я ахнула и присела, разглядывая воспетый в стихах и запечатленный на живописных полотнах легендарный грюн-гроу коффер с нашлепкой из моей скромной изоленты.
– Та самая сумка! Ирка, это просто мистика какая-то!
– Просто фантастика, – согласилась довольная подруга. – В сказке был неразменный пятак, а тут самовозвратная сумка. Похоже, ее нельзя украсть, она возвращается, как почтовый голубь, в одно и то же место!
– Но почему именно в туалет?!
Мне уже начинало казаться, что роль клозетов в мировой истории сильно недооценена.
– Не знаю, – сказала Ирка. – Но если ее снова украдут, я пойду не в полицию, а прямиком сюда!
– Насчет полиции…
Я задумалась.
– Тебе не кажется, что надо еще раз сходить в участок и забрать назад твое заявление? Даже два твоих заявления!