— Приглашения разосланы. Газеты оповещены.
— И для чего тогда ремонт?
— И дорогущий ковер в гостиной?
— А камин?
— А павильоны, тенты, официанты в бабочках?
— Ленты для свидетелей?
— Привозные газоны?
— Первоклассный повар? Меню из ста одиннадцати блюд?
— Бутоньерки.
— Букеты цветов по всему дому. Орхидеи и лилии, на которые у меня аллергия. Белый свадебный лимузин.
— Длинный, как черт.
— В цветах и лентах.
— Шарики с гелием, дрессированные голуби.
— Музыкальный фонтан с подсветкой, арки с амурами.
— Не забудьте о кольцах.
— И о торте, шоколадном многоярусном торте со съедобными фигурками жениха и невесты. А еще фейерверк, и живая музыка, и этот чертов фотограф, который столько крови из меня выпил…
— И все это в долг.
Я даже вспотел от какого-то почти бесноватого, неожиданного натиска нарядной действительности. Реестр был впечатляющий. Каталогизированное, плотно упакованное счастье. Монструозный список одушевленных и не очень сущностей, который, развертываясь бесконечной ковровой дорожкой, ведет в далекий и недостижимый семейный рай.
— А это, учитывая кризис, оказалось очень непросто. Кредита Пупсику не дали.
— В денежных делах каждый сам за себя. Тут уж и связи никакие не помогут. И дружба побоку.
— Пришлось задействовать родственников.
— И давних должников.
— А вы предлагаете все это похерить.
— Да, предлагаю, — невозмутимо парировал я.
— Гора подарков в конце концов, — гнула свое Котик. — Не возвращать же все это?
— Гости, их дети, их костюмы, их купленные на поезд и самолет билеты.
— Вот именно! Моя сестра с детьми, этими монстрами, что мы всем им скажем? К тому же родители жениха…
— И его сестры…
— Да, эти несчастные создания… Безгрудые, длинноносые, тощие, пропащие, в ветхой одежде…
— Заучки.
— Ботанички.
— Синие чулки.
— Они этого не переживут… Это как пить дать.
— Точно-точно…
— А Алиса? Она же мечтает о свадьбе. Не говоря уж о женихе…
— Алиса, кажется, не совсем уверена, — мягко возразил я.
— Это каприз и скоро пройдет. Она никогда не знает, чего хочет. Нам, конечно, все это не по душе и, откровенно говоря, не по карману, но что поделаешь…
— А вы попробуйте. Скажите всем правду.
— Ну да!
— Да ну!
— Вы попробуйте, просто попробуйте, — повторял, словно мантру, я.
Бройлеры переглянулись.
— Вы думаете? — спросила она, задумчиво жуя.
— Уверен.
Пупсик, облизывая пальцы, энергично закивал:
— А может, правда, Котик, подумай, как все просто! Возьмем и скажем, когда они придут. И все отменим.
Брови Котика изобразили задумчивую синусоиду. Пухлые пальцы Котика застыли на вазочке с вареньем. Согнанная со сладкого насеста пчела снова присела на липкий ободок.
— Так и сделаем, — решительно заявила великанша минуту спустя, отгоняя настырное, жужжащее от голода и гнева насекомое.
— Скажите, — вдруг вспомнил я, наблюдая за мстительными зигзагами пчелы, которая, оставшись без варенья великанши, утешилась печеньем ее мужа. — А нет ли здесь поблизости какого-нибудь… водоема?
— Водоема? — поперхнулся Пупсик.
— Ну да.
— Нету тут никаких водоемов, — отрезала Котик, решительно водрузив чашку на блюдце.
Воспользовавшись тем, что бройлеры всецело отдались процессу пищеварения, я выскользнул из-за стола и заспешил к дому. Отчаянно жали ботинки.
В забитой цветами и подарочными свертками гостиной никого не было. Неплотно задвинутые шторы цедили горчичный солнечный свет, создавая иллюзию проницаемого, как внутри плетеной корзины, пространства.
Стоило мне выйти в коридор, как в дверь позвонили.
— Откройте, пожалуйста, — пропел с террасы вежливый басок Котика.
Вздохнув, я повиновался: торопливо проковылял на веранду, открыл дверь и оказался под прицелом скорбных, безмолвных и темных, как дула, лиц. На пороге стояли двое с надменно поджатыми ртами: оба с проседью, оба коротко и аккуратно стриженые, волосок к волоску, пуговка к петельке, пятки вместе, носки врозь. У него — кожаный портфель, у нее — золотистые пряжки на туфлях. Вошли, подозрительно осматриваясь; в ответ на мое сбивчивое приветствие, не размыкая тонких уст, брезгливо мотнули головой, словно бы заранее отмежевываясь ото всего, со мною и с этим домом связанного. Кандидаты, догадался я и, неуклюже пятясь, проводил их в гостиную.
Предложив гостям присесть, я выбежал на террасу. Семейство бройлеров исчезло. На столе, бряцая блюдцами, хозяйничал Рам-Там, пытливо окуная рыжую ряшку в чашки и вазочки. С минуту мы мерялись неприязненными взглядами, затем усатый обормот насмешливо мигнул, облизнулся и переключился на сливки и сладости.