Кляня чаепития на чем свет стоит, я вернулся в дом.
Гости с темными, суровыми лицами продолжали молча стоять у стены. Вкладывая в слова всю доступную мне гамму гостеприимных эмоций, я еще раз настойчиво пригласил их присесть. Они с опаской подошли к одному из диванов и, держась чрезвычайно прямо, синхронно согнулись, присев на самый краешек.
— Вы родители жениха? — задал я риторический и явно неуместный вопрос.
Женщина брезгливо поморщилась; мужчина кивнул и схватился за щеку, точно его пронзила внезапная зубная боль.
— Мои поздравления, — продолжил взаимовежливую пытку я.
— Спасибо, мы очень рады, — последовал скорбный ответ.
Мужчина ухмыльнулся сквозь метафизические зубные страдания. Женщина, чинно сложив руки на коленях, уставилась в пол.
Загнанный в угол напряженным молчанием гостей, я, как прохудившийся мешок, продолжал сыпать бестактностями. Очень скоро выяснилось, что импровизатор из меня никудышный. Круг нейтральных тем исчерпался быстрее, чем того требуют правила этикета. Гости сидели прямо, глядели надменно и приходить мне на помощь не спешили. Обсудив сам с собой все превратности погоды, я беспомощно замолчал.
Нагнетая атмосферу неловкости, в коричневую тишину гостиной влетел чрезвычайно громкий и наглый шмель. Описав круг, словно бы произведя рекогносцировку, он решительно подлетел к дивану и сел даме на плечо. Дама вздрогнула; полосатый шпион, обиженно гудя, принялся исследовать ее длинное скуластое лицо. Дама взмахнула рукой — один раз, другой, третий. Шмель все это игнорировал: виртуозно лавируя между взмахами рук, он пробирался к носу противника. Стараясь сохранять невозмутимость, к увлекательной пантомиме жены подключился муж. Я, странным образом включенный в эту сценку, предложил им свернутую газету, после чего безмолвная битва продолжилась. Гости махали руками, я отсиживался на диванчике для запасных, напряженно наблюдая за ходом игры, и только шмель, нарушая законы жанра, цинично гудел в коричневой тишине. Наконец, вдоволь наигравшись и рассмотрев лицо врага с той степенью скрупулезности, которая ему была необходима, шмель вылетел в коридор.
И снова воцарилось молчание. Подгоняемый безысходностью, я вскочил и, подбежав к окну, принялся с преувеличенным воодушевлением раздвигать шторы. На пол легли прямоугольники пляшущей пыли. Гости досадливо замигали, но стоического молчания не нарушили. Заполнив комнату солнечным светом, я азартно набросился на пестрые развалы свадебных подарков у окна, решив рассортировать их по цвету и размеру.
Увлеченный этой затеей, я не сразу услышал телефонный звонок. Кандидаты сидели безмолвные, безупречно прямые. Пришлось взять трубку.
— Слушаю, — все больше вживаясь в роль лекаря поневоле, властно сказал я.
В ответ послышались странные скрипы, перемежаемые жуткими свистящими сгустками отнюдь не человеческой речи, требовательный треск, прерывистый храп, рокочущие и нахлестывающие друг на друга шумы, словно я своей неожиданной деловитостью вывел из строя старинный, на ладан дышащий прибор. Постепенно мозаика звуков стала складываться не сказать чтобы в слова, но в подобие упорядоченной последовательности лексем, с собственным, скрытым пока смыслом. Я напряг слух, приняв форму огромной, отзывчивой ушной раковины; я практически сросся с телефонной трубкой и очень скоро различил в трескучей музыке отрывистый речитатив Котика. Изъяснялась она с помощью сложной двоичной системы свистов и хрипов разной длины, отдаленно напоминающей азбуку Морзе, выстреливая вербальные цепочки пулеметной очередью. Доведенный до отчаяния криптографической тарабарщиной, в какой-то момент я с удивлением обнаружил, что начинаю ее понимать.
Отщелкивая буквы, Котик телеграфировала:
— Это родители Костика? (присвист) Что вы… (хрип) Предложите им… (присвист с хрипом) Развлеките их… (череда шумов) Мы ненадолго…
Уловив предательский смысл сообщения, я сгорбился над трубкой и отчаянно зашептал:
— Но я с ними незнаком! Я не знаю, о чем с ними разговаривать!
На что трубка обрадованно зашепелявила:
— Вот спасибо! (свист) Молодца! (хрип) Скоро будем! Не скучайте!
Скучать действительно не пришлось.
Не успел я бахнуть трубку на базу, как гостья горько и безутешно разрыдалась. Муж, выглядевший скорее удивленным, нежели расстроенным, стал неуклюже ее успокаивать.