Подобные желания пугают до чертиков, и я повторяю попытку высвободиться. В этот раз действую решительнее, и Тихомиров выпускает мою руку.
Спрятав «обожжённую» ладонь в карман куртки, суховатым тоном представляю мужчин.
— Ты говорила, что нужна моя помощь, — важно проговаривает Костя.
Поглядывает теперь на Тимура так же враждебно, как и тот на него.
— Да. Ты будешь свободен?
— Конечно. Весь день твой.
— Супер, — с улыбкой киваю. — Я позвоню тебе.
И без каких-либо приглашений для Тихомирова направляюсь к подъезду. Он, конечно же, вопреки моим глупым чаяниям, идет следом. Нет, чтобы обидеться и укатить!
Избегая замкнутого пространства лифта, взбегаю по лестнице. Тихомиров не возражает. Поднимаемся на этаж в гнетущей тишине.
— Как видишь, живем мы нормально. Не хоромы, но вполне уютно и комфортно, — выдаю я в квартире, закидывая верхнюю одежду на вешалку.
Ни к чему ему знать, что мы находимся в этой квартире последние часы.
— Почему переехали?
Это вопрос я ждала, и у меня готов на него ответ. Честный ответ.
— Артур брал крупную ссуду для бизнеса. Когда погиб, платить стало нечем, и квартиру забрали.
Вот и все. Я это сказала. Не так уж и больно.
На кухне продолжаю создавать видимость, что ни Тихомиров, ни его присутствие в моем доме меня не заботят.
— Чай или кофе? — деловито стучу банками и склянками.
— Кофе.
— Только растворимый.
Короткий шумный выдох.
— Давай.
Вожусь дольше, чем того требует приготовление напитков. Оттягиваю неизбежное — разговор глаза в глаза.
Боже, как до этого дошло? Чем я провинилась? Как мне с этим справиться?
Словно в дурном сне нахожусь и никак не могу проснуться.
— Прости, ничего сладкого нет, — произношу тем же механическим голосом и опускаю перед Тимуром чашку с парующим кофе. — Если хочешь, могу сделать бутерброд.
— Ничего не нужно, — отмахивается он. — Садись уже.
Что я говорила по поводу закона подлости? Не успеваю я скользнуть за стол, в кухню вплывает мама.
— Батюшки… Явился Христос народу!
И я понимаю, что сейчас начнется настоящая эмоциональная мясорубка.
4
Птичка
Мама, если разойдется, та еще актриса. Виртуозно играет на чужих нервах. Впрочем, Тихомиров вроде как осведомлен. Он ведь раньше часто приходил к нам вместе с Артуром. Случалось, что и ночевать оставался… А вот об этом лучше не вспоминать!
— Уехал. Всех бросил. Все связи оборвал, — начинает свою проповедь мама в амплуа главной героини культовой советской кинокартины «Любовь и голуби». — А у нас горе-то кокое, — да-да, слово «какое» сейчас звучит точно по роли. — Полинка залетела, родила и не признается, от кого. Артур, мой бедный мальчик… Царствия небесного… Коллекторы, ироды проклятые, днем и ночью жизни не до-о-овали, — растягивает окончания предложений, словно ей на ногу наступили. Тем не менее, Тихомиров ее весьма внимательно слушает. Глаз не сводит, изувер. Похоже, ему весьма интересно. Даже к кофе не притронулся. А я вот и ем, и пью, словно этот цирк меня не касается. — Все пропало! Все! Даже у Полинки молоко! Все за один треклятый год потеряли, — после тяжкого вздоха мама выдерживает внушительную паузу. — Хорошо, что я пишу книги, а то бы с голоду померли, — поймав мой взгляд, заметно теряется. — Ой, ну доня тоже старается. Какая-никакая работа, — при этом губы мнет, словно это ей за меня стыдно. Чудесно. Перевернула все с ног на голову, еще и макнула меня как котенка в лужу. — Нормальной работы с достойной оплатой без диплома не сыскать! Вот и вертимся, как получается. Одна радость — Мишка. Ой, ты, наверное, не видел! Так на Артура похож, — когда я уже приканчиваю второй бутерброд, мама временно возвращается в свое естественное состояние. Глаза лучатся любовью, и на губах появляется улыбка. — Он ведь его обожал… Хорошо, что от этого горе-отца ничего не унаследовал! Ничегошеньки!
— Хватит, мам, — устало бросаю, прежде чем встать и унести грязную посуду в раковину.
Не люблю ссориться, но и слушать это больше нет сил. Снова поднимаются обида и боль. Такое чувство, что всем только и надо, что топтаться на моих ранах.
— А что, неправда, что ли? — мама умудряется еще и обидеться. — Ты же тоже так думаешь.
— Ничего я не думаю! Миша — мой сын, и совершенно неважно, на кого он похож, — выпаливаю резко, потому как меня глубоко задевает все, что касается сына.
Хоть и понимаю, что не со зла мама все это говорит, но считаю нужным пресечь.
— Ладно, — кисло произносит она. — Не заводись.
Но внутри меня уже кипят эмоции. Еще и Тихомиров этот… Не вмешивается, но пристально следит за разворачивающимся действом. Кажется, все мои реакции подмечает, как ни стараюсь их скрыть. Ему не нужно то, что на поверхности. В душу лезет. Как же меня это достало! Какой глупостью было привести его домой! Понадеялась, что мама спит со своими берушами. Знала бы, что услышит нас, предложила бы нейтральную территорию. Не помогают дома стены, нет.